«Где-то мой верный Брильянт?» — подумал король.

Но вот толпа распалась и растеклась в разные стороны. Некоторые животные проходили мимо Тириана, со страхом и жалостью оглядываясь на него, привязанного к дереву, но никто не сказал ни слова. Скоро все разошлись, и лес затих. Шел час за часом, Тириана стала мучить жажда, потом голод. К вечеру похолодало. Спина саднила. Наконец солнце закатилось, пришли сумерки.

Когда почти совсем стемнело, Тириан услышал шорох, а затем различил в полумраке каких-то зверюшек. Он не сразу смог понять, кто это, — а то были три мыши, кролик и два крота, — потому что каждый из них волок на спине поклажу, отчего процессия выглядела весьма необычно. Но вот они встали на задние лапы, прохладные подушечки передних коснулись его ног, и все по очереди поцеловали короля в колено. (Они могли достать до его коленей, потому что нарнианские говорящие животные крупнее наших, бессловесных.)

— Ах, ваше величество! Дорогой наш король! — зазвучали их высокие голоса. — Нам очень жаль, мы не можем освободить вас от пут, чтобы не прогневить Эслана. Зато мы принесли вам поесть.

Мыши проворно вскарабкались вверх: одна устроилась у него на груди, на последнем витке веревки, так что оказалась нос к носу с Тирианом, а вторая примостилась чуть ниже. Остальные стояли внизу и подавали наверх то, что принесли.

— Сперва промочите горло, государь, легче будет глотать пищу, — сказала верхняя мышь, и уст Тириана коснулась деревянная чаша. Размером она была с подставку для яиц, и он едва почувствовал вкус вина, осушив ее. Однако сосуд был передан вниз, вновь наполнен, поднят и поднесен королю. И так это продолжалось, покуда жажда не отступила — а жажду, как известно, следует утолять маленькими глоточками, понемногу, не сразу.

— Теперь поешьте сыра, ваше величество, — сказала верхняя мышь, — но не слишком много, а то вам опять захочется пить.

За сыром последовали овсяные лепешки с маслом, а затем еще несколько глотков вина.

— Теперь подайте мне воды, — велела верхняя мышь, — надо умыть короля. У него все лицо в крови.

Лицо Тириана обтерли чем-то вроде крошечной губки, смоченной в воде, и это его по-настоящему взбодрило.

— Друзья мои, — молвил король, — чем я могу отблагодарить вас?

— Что вы? Что вы? О чем вы говорите! — раздались негромкие голоса. — Чем еще мы вам можем помочь? Нам не нужен другой король. Мы — ваши подданные. Будь против вас только Обезьяныч и калорменцы, мы не дали бы вас связать — мы бились бы с ними насмерть. Да, все как один! Но мы не можем идти против Эслана.

— Вы думаете, что это настоящий Эслан? — спросил король.

— Ну, конечно, — ответил кролик. — Он вышел из дома вчера вечером. Все мы видели его своими глазами.

— И каков он из себя?

— Он — ужасный, преогромный Лев, это точно, — пискнула одна из мышей.

— И вы полагаете, что именно Эслан убивает лесных дриад и отдает вас в рабство королю Калормена?

— Это ужасно! — воскликнула вторая мышь. — Лучше бы умереть, чем дожить до такого. Но сомневаться не приходится. Все говорят, что такова воля Эслана, и все мы видели его. Мы и не думали раньше, что Эслан может быть таким. И потому мы все хотели, чтоб он снова пришел в Нарнию.

— А он, кажется, на сей раз чем-то разгневан, — сказала первая мышь. — Что-то мы такое нарушили, а что — сами не знаем. За это он нас и карает. Только хорошо бы знать — за что?

— Полагаю, мы и сейчас нарушаем, — заметил кролик.

— А хоть бы и так, — воскликнул один из кротов. — Я бы пошел на это снова.

Тут все зашикали на него: «Тише! Осторожней!», и затем сказали:

— Прости нас, милостивый король, но нам пора. Нельзя, чтоб нас тут застали.

— Поспешите, дорогие мои, — отвечал Тириан. — Даже ради всей Нарнии я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности.

— Спокойной ночи, спокойной ночи, — говорили они по очереди и терлись носами о его колени, — Мы еще придем… если сможем.

Они засеменили прочь, и в лесу, казалось, стало темнее, холоднее и пустыннее, чем прежде.

Высыпали звезды, время тянулось — легко представить, как медленно оно тянулось для последнего короля Нарнии, накрепко привязанного к дереву, окоченевшего, измученного — и ничего не происходило. Но вот, наконец, что-то началось.

Замерцал красный огонек. Угас на мгновение и вновь разгорелся, все ярче и ярче. На его фоне стали видны темные тени, снующие туда-сюда. Они что-то приносили и бросали в костер. Да, теперь Тириан понял, что это костер. Огонь только разгорался, и в него подбрасывали ветки. И горел он на самой вершине холма. Тириан различил позади костра хлев, озаренный пламенем, и толпу людей и животных, стоящих лицом к огню и хлеву. А сутулая фигура между костром и сараюшкой — это, конечно, Обезьяныч. Он что-то говорит, но что — не слышно. Вот он повернулся, положил три земных поклона перед дверью. Встал. Отворил дверь. И какое-то четвероногое, весьма неуклюже выбравшись оттуда, стало лицом к толпе.

Тут поднялся такой вой и вопль, что даже Тириан расслышал:

— Эслан! Эслан! Эслан! — вопияли животные. — Скажи нам! Успокой нас! Не гневайся на нас больше!

Хорошенько разглядеть это существо Тириан не мог — слишком далеко, — но было оно желтое и волосатое. Последний король Нарнии никогда не видел Великого Льва. Он вообще никаких львов никогда не видел. А посему не мог знать наверняка, что это не настоящий Эслан. Но он никак не ожидал, что Эслан окажется столь жесток, чтобы вот так стоять и молчать. Если бы знать наверняка! Ужасные мысли пронеслись у него в голове: он вспомнил дурацкий разговор о том, что Таш и Эслан — одно и то же, и тут же понял — это все мошенничество.

Обезьяныч приложил руку к уху, будто слушая, что ему шепчет желтое существо, затем что-то прокричал собравшимся, и толпа снова возопила.

Потом желтый зверь все так же неуклюже, можно сказать, вразвалочку, повернулся и вошел в хлев, а Обезьяныч притворил за ним дверь. Тут же погас и костер — наверное, разожгли его только ради освещения, — и Тириан остался один в холоде и темноте.

Он стал думать о других королях, живших и умерших в Нарнии в древние времена, и ему представилось, что никто из них не был столь несчастлив. Он вспомнил историю прадеда своего прадеда, короля Рилиана, как того умыкнула ведьма, когда был он юным королевичем, и как многие годы томился он в темных подземельях в краю северных великанов. Но все в конце концов завершилось благополучно: из запредельного края вдруг явились двое, таинственные дети, и вызволили его, и он вернулся домой, в Нарнию, и правил долго и счастливо. «Не то что я», — подумал Тириан. Потом он вспомнил историю отца Рилиана, короля Каспиана Мореплавателя, как его дядя, злой правитель Мираз, хотел убить его, а Каспиан бежал в леса и жил среди гномов. Но и тогда все кончилось хорошо, и помогли Каспиану опять же дети — только было их не двое, а четверо, — и они тоже прибыли из-за пределов мира, и была великая битва, и король взошел на престол своего отца. «Но все это было так давно, — подумал Тириан, — в наши дни такого не бывает». Затем он вспомнил (недаром в детстве он не отлынивал от уроков истории), что те же четверо, помогших Каспиану, явились в Нарнию более чем за тысячу лет до того; и тогда они победили ужасную Бледную Ведьмарку, и кончилась Вековечная Зима, и после этого они восседали (все четверо вместе) на престолах в Кэйр-Паравеле, уже не дети, но великие короли и прекрасные королевы, и время их правления было Золотым Веком Нарнии. И Эслан являлся тогда не единожды. Он являлся и в другие времена, как теперь вспомнил Тириан. «Эслан — и дети из другого мира, — думал Тириан, — они всегда приходили, когда дела обстояли хуже некуда. О, если бы они пришли сейчас!»

И он воззвал:

— Эслан! Эслан! Эслан! Приди и помоги нам ныне.

Однако мрак, холод и безмолвие не отступили.

— Пусть я погибну! — вскричал король. — Я; забочусь не о себе. Придите и спасите Нарнию!

И вновь ничто не изменилось в ночном лесу, однако что-то стало преображаться в самом Тириане. Сам не зная отчего, он почувствовал слабую надежду. И надежда росла.