Юстейс Кларенс любил животных, особенно жуков, правда, только засушенных и пришпиленных булавками к картонкам. Нравились ему и книжки, но не все подряд, а познавательные, — с картинками, изображающими всяческие сооружения и устройства, вроде зерновых элеваторов, а также упитанных иностранных школьников, корпящих над своими иностранными учебниками.

Своих кузенов и кузин Певенси — Питера, Сьюзен, Эдмунда и Люси — Юстейс Кларенс вовсе не жаловал, что не помешало ему обрадоваться, когда он узнал, что Эдмунд и Люси наведаются к ним погостить. Будучи в глубине души врединой, он, хоть по трусости и тщедушию не сладил бы в драке даже с Люси, не говоря уж об Эдмунде, знал немало способов испортить настроение кому угодно. Донимать людей мелкими пакостями совсем нетрудно, особенно если ты дома, а они у тебя в гостях.

Надо признать, что Эдмунду и Люси ни капельки не хотелось проводить каникулы у дяди Гарольда и тети Альберты, да только выхода у них не было. В то лето их папу пригласили читать лекции в Америку, и мама, за десять лет забывшая, что такое летний отдых, отправлялась с ним. Питеру предстояло провести лето, готовясь к экзаменам под руководством старого профессора Керка, в чьем доме всем четверым детям довелось в свое время пережить удивительные приключения. Конечно, профессор и сейчас с удовольствием принял бы у себя их всех, однако он успел основательно обеднеть и теперь жил в маленьком домишке, в котором была одна-единственная спальня. Брать с собой в Америку остальных троих детей было бы слишком дорого, и в конечном счете родители решили взять с собой одну Сьюзен, считавшуюся в семье красавицей и умницей (хотя последнее отнюдь не подтверждалось ее довольно скромными успехами в школе). Мама сказала, что Сьюзен поездка принесет куда больше пользы, чем младшим. Эдмунд с Люси старались не злиться на сестру, но каникулы уже заранее казались им безнадежно загубленными, и это повергало в уныние.

— Тебе что, — вздыхая, говорил сестренке Эдмунд, — у тебя будет хотя бы своя комната. А мне каково? Жить в одной спальне с этим нудным задавакой Юстейсом!

Эта история началась однажды поутру, когда брат с сестренкой улучили свободную минутку, чтоб поболтать друг с другом без посторонних. И как всегда, когда они оставались наедине, разговор у них зашел о Нарнии. Так называлась их заветная, тайная страна. Наверное, такая страна есть почти у каждого, да только у большинства она воображаемая, а вот у ребят Певенси, которым в этом отношении повезло несравненно больше, страна была самая настоящая. Они побывали там уже дважды, и не понарошку, не во сне, а совершенно взаправду. И попадали туда, разумеется, с помощью волшебства, ведь иначе в Нарнии не окажешься. А поскольку им было обещано (ну, во всяком случае, почти обещано), что они попадут туда снова, их разговоры в основном и сводились к тому, как это будет здорово.

Сидя на кровати в спальне Люси, они разглядывали висевшую на стене напротив картину, — единственную в доме, которая им нравилась. И которая совершенно не нравилась тетушке Альберте, почему и оказалась в дальней комнатушке на втором этаже. Хозяйка, наверное, выбросила бы ее вовсе, но ее останавливало то, что это был свадебный подарок, — кто его подарил, давным-давно забылось.

Картина изображала плывущий как будто прямо на зрителя парусный корабль с носовой фигурой в виде вызолоченной драконьей головы с широко разинутой пастью. На единственной мачте раскинулся большой квадратный парус пурпурного цвета. Зеленые борта были едва видны за позолоченными драконьими крыльями. Корабль только что взлетел на гребень высокой синей волны, ближний край которой, казалось, вот-вот обрушится вниз и обрызгает с головы до ног. Подгоняемый свежим ветром, парусник слегка кренился на левый борт (замечу, что если речь идет о кораблях, следует говорить не «наклонялся», а непременно «кренился», и не «налево», а «на левый борт»). Справа светило солнце, и вода там играла пурпурно-зелеными бликами; слева корабль отбрасывал на синеву моря темную тень.

— По-моему, — проворчал Эдмунд, — это не картина, а просто дразнилка. Не больно-то весело любоваться нарнианским кораблем, коли не можешь попасть в Нарнию.

— Не попадем, так хоть вспомним, все веселее, — вздохнула Люси. — Корабль и вправду как тамошний.

— Все играете, еще не наигрались, — с этими словами в комнату вошел Юстейс Кларенс, до последнего момента подслушивавший за дверью. Подслушивать он был мастер, и когда гостил у Певенси в прошлом году, именно таким способом прознал о Нарнии; с тех пор он не упускал случая подразнить их по поводу этой выдумки. Ему Нарния, конечно же, казалась выдумкой, которая раздражала его хотя бы потому, что сам он был напрочь лишен фантазии и выдумать не мог решительно ничего.

— Тебя сюда никто не звал, — сердито буркнул Эдмунд.

— Я, между прочим, стишок сочинил, — пропустив его слова мимо ушей, заявил Юстейс. — Вот послушайте.

— Тоже мне стишок, — фыркнула Люси. — Ни складу ни ладу! Конца — дурака, разве же это рифма?

— Это ассонанс, — с важным видом объявил Юстейс, — или, по-простому, созвучие.

— Не вздумай спрашивать, что это за ассодранс или созвонючие! — предостерег Эдмунд, — Он только того и ждет. Спросишь, потом придется его нудятину слушать. А промолчишь, так он, может, и уберется.

Услышав такое, обычный мальчишка ушел бы прочь или, что весьма вероятно, дал бы обидчику тумака, но Юстейс не сделал ни того ни другого. Он просто ухмыльнулся и как ни в чем не бывало полюбопытствовал:

— А вам нравится эта картина?

— Бога ради, молчи, не то он начнет всякую чушь пороть насчет «искусства» и всего такого прочего! — воскликнул Эдмунд, но опоздал, поскольку Люси, девочка в высшей степени правдивая, уже ответила:

— Да. Даже очень нравится.

— А по мне, так это просто мазня, — скривился Юстейс. — Смотреть противно.

— А ты выйди вон, тогда и смотреть не придется, — посоветовал Эдмунд, однако Юстейс снова не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— А что, по-твоему, в ней хорошего? — спросил он кузину.

— А то, — серьезно ответила Люси, — что корабль на ней словно и взаправду плывет. И вода будто взаправду мокрая. И волны будто взаправду колышутся.

Вне всякого сомнения, Юстейс мог бы отпустить по этому поводу множество преехиднейших замечаний, однако же промолчал. Промолчал же он по той причине, что, когда взглянул в тот миг на картину, ему тоже почудилось, будто волны колышутся. До сих пор Юстейсу доводилось бывать в море лишь единожды (он с родителями совершил морскую прогулку на остров Уайт), но воспоминания о качке у него остались самые неприятные. Тогда его одолела морская болезнь, и на сей раз он тоже ощутил нечто похожее. Лицо его позеленело. Он отвел глаза, а когда взглянул на картину снова, попросту разинул рот — как и Эдмунд с Люси.

Конечно, читая об этом в книжке, трудно поверить в такое. Ребята и сами поначалу не верили собственным глазам. Изображение на картине двигалось! Это походило на кино, но было гораздо реальнее, естественнее и живее. Нос корабля взлетал на гребень синего вала, поднимая фонтаны брызг, нырял вниз и вздымался снова. Волна прокатывалась под днищем, подбрасывая корабль вверх и открывая взгляду корму, а потом, схлынув, уступала место следующей. Учебник, лежавший на кровати рядом с Эдмундом, вспорхнул и, хлопая страницами, отлетел к стене. Люси почувствовала, что волосы ее растрепались и взъерошились, как случалось в ветреную погоду. Да, в комнате и вправду поднялся ветер, причем дул он не из окна, а прямиком из картины. И этот ветер принес с собой звуки — тяжкие вздохи волн, плеск воды о борта и скрип корабельной оснастки. В том, что происходящее ей не снится, Люси убедил лишь щекотавший ноздри соленый запах.

— Прекратите! — испуганно и злобно заверещал Юстейс. — А ну, прекратите ваши гадкие фокусы! Вот скажу Альберте, вы у нее попляшете… Ой!