Кэбмен судорожно сглотнул и прочистил горло.

— При всем моем почтении, сэр, покорно благодарю, конечно, и хозяйка моя тоже, только не гожусь я для такого дела. Неученые мы, уж не обессудьте.

— Что ж, — проговорил Эслан, — ты ведь умеешь обращаться с лопатой и плугом и возделывать землю, чтобы она приносила тебе пропитание?

— Умею, сэр, как не уметь, чай, в деревне вырос.

— Сможешь ли ты править справедливо и по-доброму, не забывая, что подданные твои — не рабы, как бессловесные твари того мира, в коем ты родился, а вольные животные, наделенные Даром Речи?

— Думаю, смогу, сэр. Уж попробовать-то всяко попробую.

— Сможешь ли ты воспитать своих детей и внуков так, чтобы и они блюли этот порядок?

— Постараюсь, сэр, всенепременно. Верно, Нелли?

— И ты не станешь делить своих детей и своих подданных на любимых и нелюбимых и не позволишь им угнетать или обижать друг друга?

— Сам я не таковский, сэр, все, что могу сказать. И другим не позволю, не извольте сомневаться, — ответил кэбмен. Голос его становился все ниже и звучнее. Он словно утрачивал скороговорку лондонского кокни и вновь обретал оставшийся в юности голос деревенского парня.

— И если на эту страну нападут враги (а они не преминут напасть) и если начнется война, будешь ли ты первым, кто ступит на поле брани, и последним, кто его покинет?

— Что сказать, сэр, — негромко проговорил кэбмен, — пока до дела не дойдет, так и не узнаешь. А что как я струшу? Драться-то мне, вестимо, приходилось, да только кулаками. Оружия я отродясь в руках не держал. Поглядим, как оно сладится. В общем, сэр, постараюсь.

— Значит, ты умеешь все, что требуется от короля, — заключил Эслан. — Коронация состоится сегодня же. Будь благословен, король Нарнии, и ты, королева, и благословенны ваши дети и внуки! Одним из них суждено стать правителями Нарнии, другие же будут править Арченландом, что лежит за Южным хребтом. — Лев повернулся к Полли. — Добро пожаловать в Нарнию, дочь. Простила ли ты мальчика за его поступок в Зале Образов покинутого дворца в проклятом Чарне?

— Да, Эслан, мы помирились, — ответила Полли.

— Вот и славно. Настало время решить его судьбу.

Глава 12

Приключения Ягодки

Все это время Дигори держал рот на замке, чтобы не ляпнуть чего-нибудь этакого и не выставить себя на всеобщее посмешище. Вдобавок ему было немного страшно.

— Сын Адама, — обратился к нему Эслан, — готов ли ты исправить урон, нанесенный твоими деяниями моей стране, моей милой Нарнии, в самый день ее рождения на свет?

— Ну, не знаю, смогу ли я… — проговорил мальчик. — Вы же сказали, что ведьма убежала, и…

— Я спросил, готов ли ты, — прервал его Эслан.

— Готов, — ответил Дигори. У него мелькнула безумная мысль — сказать: «Я помогу вам, если вы поможете моей маме». Однако он вовремя сообразил, что этот Лев — не из тех, с кем можно торговаться.

И все же Дигори не мог не вспомнить о своей маме, о надеждах, которые питал совсем недавно. Теперь эти надежды пошли прахом, а значит, все было напрасно… К горлу подкатил ком, на глаза навернулись слезы, и вдруг Дигори как прорвало:

— Пожалуйста, пожалуйста… Ведь вы дадите мне лекарство для моей мамы, правда?

До сих пор мальчик не осмеливался поднимать взгляд и смотрел на могучие львиные лапы с громадными острыми когтями; но сейчас, в минуту отчаяния, он вскинул голову и взглянул прямо в глаза зверю. И то, что он увидел, несказанно его изумило. В глазах льва — неужели такое бывает? — тоже сверкали слезы, крупные и яркие! На мгновение Дигори даже почудилось, будто Лев переживает за его маму больше него самого.

— Сын мой, — вымолвил Эслан, — мне ведомо, сколь велико твое горе. И боль твоя в этом благословенном краю понятна лишь нам двоим. Будем же добры друг к другу. Но не забывай, что моя забота — благополучие Нарнии на долгие-долгие годы. Ведьма, которую ты привел в сей мир, снова возвратится сюда. Не сегодня и не завтра, но рано или поздно она непременно вернется. И, дабы защитить мою Нарнию от происков этой злобной колдуньи, я посажу древо, к коему она не посмеет приблизиться. По моей воле, под сенью благого древа, утро этого края будет долгим, чистым и безмятежным. И ты должен принести мне то семя, из которого вознесется древо.

— Слушаюсь, сэр! — отчеканил Дигори. Он понятия не имел, где искать семя, но ни чуточки не сомневался в том, что обязательно его найдет. Лев величаво наклонил голову и запечатлел на челе мальчика поцелуй — и Дигори мгновенно ощутил прилив сил.

— Слушай же меня, сын мой, — сказал Эслан. — Повернись к западу и скажи, что ты видишь.

— Ужасно высокие горы, — ответил Дигори, — А еще водопад на реке и холмы, поросшие лесом. За холмами черные предгорья, а совсем далеко — горные вершины в снегу, как на картинках с видами Альп. И все, дальше только небо.

— У тебя острое зрение, — похвалил Лев. — Там, где пода рушится со скалы, пролегает рубеж Нарнии; перевалив утес, ты окажешься на Западной Пустоши. Сын мой, тебе предстоит одолеть горы и найти зеленую долину, окруженную ледяными пиками. Ты узнаешь ее по озеру и по крутому холму на дальнем берегу. На вершине того холма растет сад, посреди сада стоит яблоня. Сорви с нее яблоко и примеси мне.

— Слушаюсь, сэр, — повторил Дигори. Он хотел было прибавить, что вряд ли сумеет взобраться на утес, а тем более — перейти горы, но промолчал — из опасения, что его сочтут трусишкой, — Надеюсь, вам это нужно не слишком срочно? Потому что, сами понимаете, туда и обратно — дорога дальняя.

— Чадо Адамово, тебе помогут, — рек Эслан. Он повернулся к Ягодке, которая все это время тихо стояла рядом, отгоняя хвостом мух, и прислушивалась к разговору с таким видом, словно с трудом разбирала слова. — Милая, ты согласна стать крылатой лошадью?

Надо было видеть, как Ягодка тряхнула гривой, как расширились ее ноздри, как она горделиво топнула копытом. Всякий сразу бы догадался, что она очень хочет стать крылатой!

— Как прикажешь, Эслан… — проговорила она, — Если ты… Такая честь… Я не заслужила…

— Стань крылатой! — велел Эслан голосом, от которого сотряслась земля под ногами, — Стань родоначальницей крылатых лошадей Нарнии! Отныне имя твое — Вольная Птица.

Лошадь сперва попятилась — будто вспомнила старые недобрые дни, когда таскала по лондонским улицам ненавистный кэб. А потом встала на дыбы и выгнула шею, словно норовя укусить себя за плечо. И вдруг, подобно тому, как звери вырастали из-под земли, из плеч Вольной Птицы возникли и развернулись два широких крыла — больше орлиных, больше лебединых, больше даже, чем крылья ангелов на церковных витражах. Перья отливали золотистым. Вольная Птица взмахнула крыльями — и взвилась в воздух. Громко заржав от восторга, она перевернулась вниз головой, облетела по кругу Эслана с Дигори и приземлилась на все четыре ноги. Вид у нее был слегка растерянный, но очень и очень довольный.

— Понравилось ли тебе в небе, Вольная Птица? — вопросил Лев.

— Еще бы, Эслан! — воскликнула лошадь.

— Согласна ли ты отнести маленького сына Адама к той долине, о коей шла речь?

— Что? Я? Прямо сейчас? — воскликнула Вольная Птица. — Конечно! Садись ко мне на спину, малыш. Я уже возила таких, как ты, — Это было давно, давным-давно, когда я паслась на зеленом лугу и меня кормили сахаром…

— О чем вы там шепчетесь, дочери Евы? — спросил Эслан, внезапно оборачиваясь к Полли и жене кэбмена, которые дружелюбно переговаривались.

— Если позволите, сэр, — сказала королева Хелен (ибо так теперь звали Нелли), — сдается мне, девчушка тоже не откажется слетать.

— Что скажешь, Вольная Птица? — спросил Лев у лошади.

— Один малыш или двое — мне все едино, сэр, — отозвалась та. — Надеюсь только, что слон в компанию не попросится.

Слон проситься и не думал, так что кэбмен, он же отныне король Нарнии, помог детям взобраться на лошадь: он резко подбросил Дигори, а затем усадил на спину лошади Полли — так мягко, так осторожно, словно она была из стекла.