— Чушь! — воскликнул Бяка. — Дама, по-моему, что надо! А как насчет поесть горяченького? А поспать в тепле? Хорошо бы этот Скальзуб был поближе!
— Точно! — поддержала Джил. — А какое у нее роскошное платье. А какая лошадь!
— Так-то оно так, — не сдавался Зудень, — ничего страшного, да только знать бы, кто она такая…
— Я как раз собиралась спросить ее об этом, — сказала Джил. — Но ведь неудобно расспрашивать, не рассказав о себе.
— Кстати, — подхватил Бяка, — чего это ты, Зудень, был с ними так неприветлив? Они тебе не понравились?
— Они? — удивился мокроступ. — Кто они? Я видел только даму.
— Как? — в свою очередь удивилась Джил. — А рыцарь? Разве ты не видел рыцаря?
— Доспехи я видел, — ответил Зудень. — Ничего страшного, но почему он все-таки молчал?
— Наверное, он слишком застенчив, — сказала Джил. — А может, не желает ничего иного, только бы смотреть на нее и слушать ее прекрасный голос. Я бы на его месте тоже…
— А я ничего другого не желал бы, — встрял мокроступ, — только посмотреть, что там, под доспехами и забралом.
— Фу ты-ну ты, — рассмеялся Бяка, — Доспехи-то человеческие! Кто же еще может быть в таких доспехах, кроме человека?
— А вдруг там скелет? — спросил Зудень, скроив ужасную морду. — А может, — добавил он серьезно, — вообще ничего. Ничего страшного, но что-нибудь такое, чего нельзя увидеть… Кто-то невидимый…
— Ой, хватит, Зудень, — Джил поежилась, — Страшно! И надо же такое выдумать!
— Да ну его с его выдумками! — сказал Бяка. — Сам боится, нас пугает, а все без толку. Нечего тут думать — надо скорее идти к этим культурным великанам в Скальзуб. Хорошо бы замок был недалеко.
И вот тут чуть не случилась ссора, которой так боялся Зудень; не перебранка, как прежде, между Джил и Бякой, но настоящая распря. Лягва ни за что не хотел идти в Скаль-зуб. Он, говорил, не знает, что может значить слово «культурный» по отношению к великанам, и Эслан, во всяком случае, ничего не упоминал о гостеванье у великанов, культурных или каких еще. А Юстейс и Джил устали от ветра и дождя, им надоела скудная дичь, зажаренная на походном костре, надоело спать на жесткой, холодной земле — они во что бы то ни стало желали добраться до культурных великанов. В конце концов Зудень сдался, но при одном непременном условии: пусть спутники твердо обещают ни в коем случае без его дозволения не открывать великанам, что прибыли они из Нарнии и что ищут королевича Рилиана. На том и порешили.
После беседы с дамой их преследовали две беды. Первая: дорога стала намного хуже. Теперь она пролегала по бесконечным узким ущельям, насквозь продуваемым жестокими северными ветрами. И там не было ни единого деревца — ни дров собрать для костра, ни укрыться на ночь. Днем страдали ноги, шагавшие по голым камням; ночью доставалось бокам, отлежанным на голых камнях.
Вторая беда: от разговора с дамой про замок Скальзуб лучше не стало — только хуже. С той поры Джил и Юстейс ни о чем другом и думать не могли, только о постели, ванне, горячей пище и о том, как здорово будет оказаться под крышей. Они больше не говорили об Эслане, ни даже о пропавшем королевиче. На сон грядущий и по утрам Джил не повторяла знамения. Сперва она оправдывалась тем, что слишком устала, а потом и оправдываться забыла. Нет, не радостью для них обернулось ожидание великаньего тепла и уюта, а только жалостью к себе, раздражением и ссорами то друг с другом, то с мокроступом.
И вот однажды, ближе к вечеру, склоны очередного ущелья раздвинулись и покрылись густым еловым лесом. Путникам стало ясно: они перевалили через горы. Прямо перед ними простиралась пустынная скалистая равнина, посреди которой можно было различить невысокое плато, как бы холм с неровно срезанной плоской вершиной, а дальше, по ту сторону равнины, вставали новые, еще более высокие горы, покрытые снегом.
— Ой, смотрите! Смотрите! — закричала Джил, указывая вперед. Там, в сгущающихся сумерках, прямо за плоским холмом, светились огни. Свет! Не лунные блики, не отсветы костра, а домашний приветливый свет в окнах. Тот, кому в жизни не доводилось целую неделю день за днем брести по дикому пустынному краю, едва ли поймет наших героев.
— Скальзуб! — радостно возопили Джил и Бяка, а Зудень повторил голосом мрачным и тревожным: — Скальзуб! — Но тут же, издав радостный вопль: «Эгей! Дикие гуси!» — сорвал с плеча лук.
Гусь, которого подстрелил лягва, был хорош и пришелся кстати. До Скальзуба было еще далеко, засветло все равно не поспели бы, зато впервые за неделю удалось разжечь костер и поесть горячего. Правда, когда огонь погас, ночь взяла свое — ударила морозом, и к утру одеяла задубели от стужи.
— Не беда! Не беда! — приговаривала Джил, притопывая ногами. — Вечером будет нам горячая ванна!
Глава 7
Плоская вершина
Ничего не скажешь, денек выдался поганый. Вверху хмурое небо, все в облаках, набухших снегом; внизу, под ногами, скользкие от мороза камни; а еще и ветер, пронизывающий до костей. Спустившись на равнину, путники обнаружили, что древняя дорога здесь сохранилась совсем плохо. Приходилось шагать по выщербленным плитам, с камня на камень, по грудам щебня — нелегкая работа для ног, и без того натруженных. Но шли и шли, выбиваясь из сил, все дальше и дальше, без отдыха, ходьбой спасаясь от холода.
В десятом часу утра первые снежинки легли на руку Джил. Минут через десять снег повалил стеной. Через двадцать минут все вокруг было бело. А через полчаса стало ясно: начался буран, который вполне может продлиться дотемна и даже дольше. Снежные заряды, ослепляя, били в лицо.
Путники приближались к тому самому всхолмью, позади которого вчера светились окна, но шли они почти вслепую (об этом обстоятельстве не следует забывать) и понятия не имели, где находятся. Протирай не протирай глаза, а все равно в двух шагах не видно ни зги. И само собой, было не до разговоров.
Добравшись до подножия холма, сквозь пелену снега заметили скалы — странные скалы, если к ним приглядеться, похожие на огромные кубики, — но приглядываться не было ни времени, ни сил. Все внимание сосредоточилось на уступе, преградившем дорогу. Уступ был не слишком высок, длинноногий лягва без труда взобрался на него и помог остальным. На верхней площадке уже навалило целый сугроб — лягве ничего, а детям досталось; Джил даже упала. Шагов через пятьдесят обнаружился следующий уступ. А всего их оказалось четыре, на разном расстоянии один от другого.
Взобравшись на последний, четвертый, вышли на;плоскую вершину. До сих пор склон холма хоть как-то защищал от ветра, а здесь буран обрушился на путников всей своей мощью. Как это ни странно, но вершина холма оказалась именно такой, какой виделась на расстоянии, — плоской и продуваемой ветром. Снега на ней почти не было — вихри сдували снежную пыль с гладкой поверхности и швыряли в лицо идущим. У ног тоже вилась поземка, как бывает, когда идешь по льду. И то сказать, местами каменная поверхность казалась гладкой, как лед. Но более всего мешали идти какие-то странные возвышения, стенки, пересекавшиеся крест-накрест и разделявшие всю площадь на неравные квадраты и прямоугольники. Они были не слишком высокие — то по колено, то по пояс Джил, — не слишком широкие, но с северной стороны каждой из них намело снега, и, перелезая через них, все порядком вымокли.
Чтобы защититься от ветра, Джил шла, надвинув капюшон на самые глаза и опустив голову, а замерзшие руки прятала под плащом, но кое-что на этой ужасной вершине ей все-таки удалось разглядеть, смутное и странное: нечто вроде фабричных труб — по правую руку, а по левую — какую-то невероятных размеров глыбу или утес, только слишком ровный и гладкий для утеса. Однако эти штуки ее совсем не интересовали. Единственное, о чем она могла думать, так это об окоченевших руках («бедный мой нос, бедный подбородок, несчастные уши»), а еще о горячей ванне и теплой постели в Скаль-зубе. Вдруг Джил поскользнулась, упала и, к своему ужасу, покатилась вниз, в темный узкий провал, неожиданно разверзшийся прямо перед нею. Мгновение — и она уже на дне. Это было что-то вроде канавы или окопа, шириной шага в три. Хотя Джил испугалась, а все же сразу заметила, что в канаве тихо: высокие стены защищали от ветра. А потом она увидела испуганные лица Бяки и Зудня — они, свесившись, заглядывали в яму.