Зато по ту строну холма взорам открылся широкий пролив, а за ним острова: Дорн и лежавший чуть подальше и левее Эвры. На Дорне можно было без труда разглядеть белые строения Тесной Гавани — прибрежного портового городка.

— А это что еще за компания? — внезапно спросил Эдмунд.

В зеленой долине, куда они спускались, сидели, развалясь на траве, шесть или семь довольно грубых и подозрительных на вид вооруженных мужчин.

— Не говорите им, кто мы такие, — предупредил спутников Каспиан.

— Но почему, ваше величество? — удивился Рипичип, после долгих уговоров все же позволивший Люси нести его на плече.

— Сдается мне, — отвечал король, — что о Нарнии здесь давным-давно никто и слыхом не слыхивал. Возможно, здешние жители вовсе не считают себя нашими подданными, а в таком случае называться королем небезопасно.

— Но у нас есть шпаги, ваше величество! — пылко возразил Рипичип.

— Знаю, друг мой, — откликнулся король. — Но будь у меня намерение вновь завоевать эти острова, я предпочел бы иметь отряд побольше.

К тому времени спутники уже приблизились к незнакомцам, и один из них, дюжий черноволосый детина, помахал рукой и крикнул:

— Доброе утро!

— Доброе утро! — отозвался Каспиан. — Скажите, на Одиноких островах все еще есть губернатор?

— Куда ж он денется? — отвечал здоровяк. — Губернатор Гумпас. Его достаточность пребывает в Тесной Гавани. Присаживайтесь, выпейте с нами вина.

Каспиан поблагодарил, и, хотя вид островитян не внушал доверия, спутники присели. Но не успели они поднести кубки к губам, как чернявый малый кивнул своим приятелям и те все разом набросились на гостей. После непродолжительного сопротивления — на стороне нападавших были и неожиданность, и превосходство в силе — всех, кроме продолжавшего отчаянно царапаться и кусаться Рипичипа, разоружили и связали.

— Поосторожнее со зверем, Такс! — крикнул главарь, — Он нам нужен целехоньким. Я не удивлюсь, коли мы выручим за него больше, чем за всех остальных.

— Подлый трус! — взвизгнул Рипичип. — А ну, отдай мою шпагу и отпусти лапы, если посмеешь…

— Вот тебе на! — изумился работорговец (а то был именно работорговец). — Гляньте-ка, он еще разговаривает. Чтоб мне сдохнуть, ежели я уступлю его меньше чем за две сотни калорменских монет.

Надо сказать, что калорменский полумесяц, самая ходовая монета в тех краях, равен по стоимости примерно трети фунта стерлингов.

— Так вот кто ты такой! — гневно воскликнул Каспиан. — Похититель детей и работорговец! Небось еще гордишься своим гнусным занятием?

— Ладно, ладно, — замахал на него руками разбойник, — нечего обзываться. Не распускай язык, коли не хочешь, чтобы я распустил руки. Можно подумать, будто я занимаюсь этим ради удовольствия. Каждый зарабатывает на жизнь, как умеет, — лопать-то всем надо.

— Куда вы собираетесь нас вести? — с запинкой спросила Люси.

— В Тесную Гавань, — ответил работорговец. — Как раз завтра там базарный день.

— А британский консул там есть? — задал вопрос Юстейс.

— Чего-чего? — Работорговец не понял, о чем речь, а когда Юстейс попытался объяснить, оборвал его, не дослушав. — Хватит языком молоть, тошнит меня от твоего вздора. Говорящая мышь — то, что надо, а от твоей болтовни только уши вянут! Пошли, ребята!

Четверых пленников связали вместе, не то чтобы очень больно, но достаточно крепко, и повели вниз по склону. Рипи-чипа несли на руках. Ему пригрозили засунуть в пасть кляп, если он не прекратит кусаться, и мыш прекратил, зато поносил работорговца со всеми его подручными так, что оставалось лишь дивиться тому, как только черноволосый выносит подобные оскорбления. Но здоровяк лишь довольно хмыкал, а когда Рипичип останавливался перевести дух, приговаривал: «Давай-давай», «Ну загнул, так загнул», «Это ж надо, чешет, будто и вправду все понимает», и, поглядывая на пленников, интересовался: «Это кто ж из вас его этак выдрессировал»? Подобные реплики выводили Рипичипа из себя, в конце концов он умолк.

Спустившись к берегу, обращенному в сторону Дурна, пленники увидели прибрежную деревушку, вытащенную на берег шлюпку и стоявший неподалеку на якоре неказистый, запущенный и грязный с виду корабль.

— Ну, ребятня, — весело обратился работорговец к пленникам, — чем меньше вы доставите мне хлопот, тем меньше вам же придется плакать. Все на борт живо!

Но в этот миг из самого большого дома в деревне (мне думается, это был постоялый двор) вышел весьма важного вида бородатый мужчина.

— Я смотрю, Мопс, ты опять при товаре.

Работорговец — видать, его и вправду звали Мопсом — расплылся в угодливой улыбке и с низким поклоном ответил:

— Точно так, ваше лордство.

— Ну, и сколько ты возьмешь за этого мальчика? — бородач указал на Каспиана.

— Ох! Ну и глаз у вашего лордства, — произнес Мопс с деланным восхищением. — Всегда-то углядите самое лучшее. Кому-кому, а вам второсортный товар не подсунешь. Мальчишка что надо, он мне самому приглянулся. Я уж совсем было собрался оставить его себе. Сами ведь знаете, я привязчивый, а уж сердце у меня такое мягкое, что с ним бы не за мое ремесло браться. Но ради такого покупателя, как ваше лордство, чего только не сделаешь. От себя, можно сказать, оторву…

— Короче, мошенник. Назови свою цену.

— Три сотни. Себе в убыток, только из уважения к вам.

— Получишь половину, и будь доволен.

— Пожалуйста, не разлучайте нас! — взмолилась Люси. — Если б вы только знали, кого… — Она поймала предостерегающий взгляд Каспиана, осеклась и умолкла.

— Итак, — повторил лорд, — тебе, Мопс, я заплачу полтораста полумесяцев. А ты, девочка, не обессудь, но купить вас всех разом у меня нет возможности. Ну-ка, Мопс, развяжи моего мальчика. И смотри, пока остальные в твоих руках, обращайся с ними по-хорошему, не то самому худо придется.

— Да что вы, ваше лордство, — затараторил Мопс, — вам ли не знать, что я честнейший, добрейший, мягкосердечнейший работорговец на свете. Все мои рабы, они мне словно дети родные. Даже дороже… хм… Я хотел сказать, даже ближе.

— В то, что они тебе дороги, я, пожалуй, поверю, — с презрением обронил лорд.

И вот настал ужасный миг расставания. Каспиана развязали.

— Вот туда, паренек, — промолвил новый хозяин, указывая путь. Люси разрыдалась, Эдмунд, хотя и крепился, но стал бледен как мел. Однако сам Каспиан обернулся через плечо и бодро сказал:

— Не падайте духом, друзья. Уверен, все кончится хорошо. До встречи.

— Кончай кукситься, девчонка, — проворчал Мопс. — Слезы никого не красят, а к завтрашнему торгу ты должна выглядеть хорошо. Веди себя как следует, и плакать у тебя не будет никакой причины.

Оставшихся пленников усадили в шлюпку, перевезли на корабль и спустили в большой, но не слишком чистый трюм, набитый такими же несчастными невольниками. Мопс промышлял не только работорговлей, но и пиратством, и как раз сейчас возвращался с набега на острова, где изрядно разжился всякой добычей, включая живой товар. Большинство захваченных были с Галмы или из Теребинтии, никого из знакомых дети среди них не встретили. Сидя в темноте трюма на соломе, они гадали, что сейчас с Каспианом и силились утихомирить Юстейса, в голос винившего в случившемся всех на свете, кроме, разумеется, себя.

А происходившее тем временем с Каспианом и впрямь представляло немалый интерес. Купивший юношу бородач провел его по улочке между двумя рядами деревенских домов, вывел на лужайку за деревней и, приглядевшись к нему, сказал:

— Не бойся меня, мальчик, я не сделаю тебе ничего дурного. Рабы мне не нужны, и купил я тебя только из-за твоего лица. Уж больно ты похож на одного человека…

— Могу я спросить, на кого, милорд? — задал вопрос Каспиан.

— Ты напоминаешь мне моего государя, короля Нарнии Каспиана.

И тогда юноша решил рискнуть.

— Милорд, — промолвил он. — Я и есть ваш государь. Мое имя Каспиан, и я король Нарнии.

— Смелое заявление, — откликнулся лорд. — Но как я могу удостовериться, что оно еще и правдиво?