— Искать-то мы, конечно, будем, — устало подтвердил Каспиан. — Только вот найдем ли? Эх, не было печали… Одна морока с этим Юстейсом. Дриниан, пошли людей на поиски.

А Юстейс все спал и проспал бы, наверное, еще невесть сколько, не разбуди его сильная боль в руке. Перед входом в пещеру уже светила луна, в бледном сиянии которой сокровища казались особенно прекрасными. И лежать на них было вовсе не так неудобно, как поначалу. Сначала он удивился — с чего бы это разболелась рука, но потом смекнул, что дело, верно, в браслете, надетом перед сном. Надо полагать, рука (то была левая рука) затекла и распухла, потому и больно.

Юстейс двинул правой рукой, желая потрогать больное место, но тут же застыл и в страхе прикусил губу. Справа от него, совсем неподалеку, там, где на дно пещеры падал лунный свет, шевельнулась огромная когтистая лапа. Когда замер он, замерла и она.

— Ну и олух же я! — выругал себя Юстейс. — Будто не читал, что многие звери живут парами! Наверняка и тут была пара — самец издох, а самка жива-живехонька.

Спустя пару минут он приметил прямо перед собой две темнеющие в лунном свете струйки дыма, и перепугался до того, что даже перестал дышать. Струйки исчезли, но стоило бедняге набрать воздуха, как они появились снова. Тут бы ему и догадаться, но помешал страх.

Однако, как ни боязно было шевелиться, он решил попробовать выбраться из норы.

— Может, чудище спит? — рассудил Юстейс, — В любом случае что-то ведь надо делать, — но прежде чем ползти, он глянул налево и — о ужас! — увидел еще одну драконью лапу.

Не думаю, что кто-нибудь осудит мальчика за слезы. Надо только заметить, что даже отчаяние не помешало ему обратить внимание, что слезы из его глаз льются очень уж крупные и горячие — от них даже шел пар.

Однако какими слезами ни плачь — хоть горячими, хоть горючими, — надо было выползать наружу. Юстейс осторожно двинул правой рукой, и справа тут же шевельнулась драконья лапа. Он пошевелил левой, и лапа двинулась слева.

Получалось, что по обе стороны от него лежит по дракону, и эти драконы повторяют каждое его движение. Совершенно потеряв голову — а кто бы на его месте не потерял? — Юстейс стремглав бросился к выходу.

Раздался грохот, скрежет, стук камней и звон золота. Это могло означать лишь одно: оба страшилища устремились за ним вдогонку. Не оглядываясь — куда уж тут оглядываться! — он устремился к озерцу. Луна светила на чудовищную тушу мертвого дракона. Это зрелище нагнало бы страха на кого угодно, но Юстейс просто не обратил на труп внимания. Он хотел броситься в воду, почему-то решив, что найдет там спасение.

Но еще не добравшись до озерца, Юстейс внезапно осознал, что по непонятной причине бежит на четвереньках. А потом увидел, что из воды выглядывает третий дракон. И тут до него наконец дошло — в воде он видит самого себя! Отражение шевелилось, вторя его движениям, а когда он изумленно открыл рот, оно разинуло зубастую пасть.

По всему выходило, что, поддавшись драконьей алчности и заснув среди драконьих сокровищ, он превратился в дракона.

Теперь-то ему стало ясно, что никаких чудовищ в пещере не было и в помине. И слева и справа он видел собственные лапы, да и дым шел из его собственных ноздрей. А боль в левой руке (если точнее, то в левой лапе) объяснялась просто — браслет не был рассчитан на драконий размер и глубоко врезался в покрытую чешуей плоть. Юстейс тут же попытался стянуть его зубами, но из этого ничего не вышло.

Надо сказать, несмотря на сильную боль, он почувствовал глубокое облегчение. Ему больше не надо было ни от кого убегать, никого не приходилось больше бояться. Наоборот, отныне он сам будет наводить страх на всех подряд, кроме, может быть, самых доблестных рыцарей. Пусть теперь Эдмунд или Каспиан попробуют помериться с ним силами…

Подумав об этом, Юстейс неожиданно для себя понял, что на самом деле не хочет драться ни с Эдмундом, ни с Каспианом и вообще ни с кем. А хочет он вернуться к людям, разговаривать с ними, шутить, смеяться, помогать им и, главное, быть одним из них. Человеком, а не чудовищем, пусть даже очень богатым и очень сильным. Сейчас Юстейс уже не казался себе таким безупречно хорошим, как совсем недавно, и у него появились сомнения в том, так ли уж плохи его спутники. Ему просто не хотелось жить, не слыша их голосов. За доброе слово он был бы благодарен даже Рипичипу.

Эти невеселые мысли заставили несчастного дракона, недавнего мальчика по имени Юстейс, вновь удариться в слезы. Вы только представьте себе это зрелище — ночь, залитая лунным светом лощина, и плачущий навзрыд страшный дракон.

Вдоволь наплакавшись, Юстейс решил поскорее найти путь к заливу. Теперь-то он понимал, что Каспиан не способен бросить спутника и уплыть восвояси. Правда, отыскать товарищей — не самое сложное; надо будет еще как-то втолковать им, с кем они имеют дело, но Юстейс надеялся, что найдет какой-нибудь способ.

Прежде чем пускаться в обратный путь, не мешало подкрепиться. Юстейс попил воды из озерца, а потом (можете морщиться сколько угодно, но дело было именно так) чуть ли не целиком умял дохлого дракона. Это вышло как-то само собой, он и сообразить не успел, что делает. Суть в том, что разум у него сохранился свой, но вкусы изменились, сделались драконьими. А на драконий взгляд, самая наивкуснейшая вкуснятина — как раз мясо другого дракона. Потому-то драконы так редки: больше одного на страну почти не встретишь.

Поев, Юстейс подпрыгнул, непроизвольно расправил крылья, о которых совершенно забыл, и обнаружил, что, оказывается, умеет летать. Для него это была полнейшая неожиданность, причем неожиданность весьма приятная. Воспарив над горами, он увидел внизу залитые лунным светом вершины, серебристую гладь залива, стоящий на якоре корабль и мерцающие точки костров, прямо на которые и спланировал с огромной высоты.

Весь вечер, пока ее не сморил беспокойный сон, Люси ждала тех, кто отправился разыскивать Юстейса. Поисковый отряд вернулся поздно и вести принес неутешительные. Мальчика не нашли, а в одной долине видели мертвого дракона. Оставалось лишь надеяться, что чудовище не успело слопать мальчика перед собственной смертью.

— Если только дракон не отравился, сожрав этого вредину, — пробормотал Рине, на сей раз тихо, чтобы никто не услышал.

Проснувшись, Люси увидела, что все сбились в кучку и что-то возбужденно обсуждают.

— Что-нибудь стряслось? — спросила она.

— Нам необходимо быть настороже, — отозвался Каспиан. — Только что появился второй дракон. Пролетел над макушками деревьев и приземлился у залива. Боюсь, он отрезал нас от корабля. Хорошо известно, что стрелы драконов не берут, и огня они не боятся.

— Если ваше величество позволит… — начал Рипичип, но Каспиан не дал ему договорить.

— Мое величество не позволит тебе вызвать дракона на поединок. Не послушаешься меня, так я прикажу тебя связать. В темноте мы не будем предпринимать никаких действий, ограничимся наблюдением. Нападем на рассвете, все вместе. Я в центре, король Эдмунд на правом фланге, лорд Дриниан на левом. Вот, пожалуй, и вся диспозиция. До восхода осталось часа два. Через час позавтракаем. Перед боем надо подкрепиться, только чтоб без шума.

— А может, он сам улетит, и никакого боя не потребуется? — робко предположила Люси.

— Если улетит, нам только хуже, — откликнулся Эдмунд. — Мы не будем знать, где он, и откуда ждать нападения. Если в комнате оказалась оса, желательно ее видеть.

Оставшаяся часть ночи прошла в напряженном ожидании. Завтракали без аппетита, хотя все понимали, что поесть необходимо. Казалось, будто прежде чем тьма сменилась рассветными сумерками и защебетали ранние птицы, прошла целая вечность. К утру стало еще холоднее, чем ночью. Наконец Каспиан сказал:

— Пора.

Все поднялись, обнажили клинки и выстроились полукругом, разместив в середине Люси с Рипичипом на плече. В этот миг каждый особенно остро чувствовал, как дороги ему все остальные. Спутники рвались в бой, ибо томительная неопределенность была страшнее любой опасности. Светало быстро; подойдя к берегу залива, они ясно различили лежащего на песке дракона — огромного, страшного, похожего то ли на гигантскую ящерицу, то ли на крокодила, то ли на змею с лапами и крыльями.