— Что вы делаете, госпожа Боббер? — воскликнула Сьюзен.

— Это будет, дорогуша, каждому из нас поклажа, — отвечала бобриха невозмутимо. — Или ты собралась в дальний путь отправиться без припасов, а?

— Но ведь времени у нас осталось — всего ничего! — возразила Сьюзен, застегивая шубу. — Она может нагрянуть сюда с минуты на минуту.

— Вот и я про то говорю, — вторил ей господин Боббер.

— Ох, беда мне с вами всеми, — вздохнула бобриха. — Ну подумайте вы своей головой, господин Боббер. Ей никак сюда не добраться раньше чем через четверть часа.

— Но не лучше ли нам выйти как можно раньше, чтобы уйти как можно дальше, — спросил Питер, — если, конечно, мы хотим добраться до Каменного Стола раньше нее?

— И вправду, госпожа Боббер, — подхватила Сьюзен. — Она примчится сюда, увидит, что нас нет, и бросится в погоню.

— Именно так оно и будет, — отвечала госпожа Боббер. — Но беги или не беги, а раньше нее мы все равно не поспеем, потому как она-то в санях, а мы пешим ходом.

— Значит… значит, все? Конец? — выдохнула Сьюзен.

— Не суетись, моя милая, — сказала госпожа Боббер, — а лучше подай сюда полдюжины чистых носовых платков из того вон ящика. И насчет конца тоже не спеши. Обогнать мы ее не обгоним, это верно, зато можем переждать в укромном местечке да и двинуться путями-дорожками, ей неведомыми. Глядишь, и проскочим.

— Ваша правда, госпожа Боббер, — сказал бобр, — Однако и время не терпит.

— И вы тоже не суетитесь, господин Боббер, — отрезала бобриха. — Вот и все. И всего-то четыре мешочка, а самый махонький — для самой махонькой, для тебя, моя милая, — и она поглядела на Люси.

— Ой, — улыбнулась Люси и добавила: — Но давайте, пожалуйста, пойдем поскорее.

— Да сейчас и пойдем, я уж готова, — ответила госпожа Боббер, с мужней помощью натягивая на ноги валенки, — А швейная машинка? Тяжеловата, пожалуй, — не унесем?

— Да уж, — буркнул господин Боббер, — Прямо скажем, тяжеленька. Неужели же вы, женушка, собираетесь шить по дороге?

— Меня просто мутит, как подумаю, что эта ведьма будет крутить мою машинку, — отвечала госпожа Боббер, — да еще, того гляди, поломает, а не то — украдет, с нее станется.

— Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пойдемте! — закричали ребята хором.

Наконец вышли из дому, господин Боббер запер дверь, сказав: «Это задержит ее хоть ненадолго», — каждый забросил за спину свою котомку, и пустились в дорогу.

Снег прекратился, светила луна. Шли гуськом — впереди господин Боббер, за ним Люси, потом Питер, Сьюзен и госпожа Боббер — последней. По плотине бобр вывел их на правый берег реки, а затем на неторную тропку среди деревьев по-над самой рекой. По обе стороны сверкали в лунном свете крутые берега.

— Нам лучше идти понизу, — объяснил бобр. — Она-то поедет поверху — здесь на санях не пробьешься.

Ночной пейзаж был великолепен (особенно если созерцать его из окна, сидя в удобном кресле), и Люси в начале пути умудрялась любоваться окрестностями. Однако они все шли, шли и шли, а ее котомка с каждым шагом становилась все тяжелее и тяжелее. Люси казалось, что больше она не выдержит — сейчас упадет. Она не замечала ни чудесного блеска речного льда, ни замерзших водопадов, ни белых шапок на верхушках деревьев, ни яркой круглой луны в небе, ни бесчисленных звезд; видела она только коротенькие лапы господина Боббера в валенках, как они — хруп-хруп, хруп-хруп — ступают по снегу, как будто больше никогда не остановятся. Луна скрылась, опять повалил снег. Люси уже так устала, что едва ли не спала на ходу. И вдруг ей почудилось, что валенки господина Боббера двинулись прочь от реки, вверх по крутому склону, в самую гущу кустов. И совсем она очнулась, увидев, что господин Боббер провалился вниз головой в какую-то дырку, скрытую под кустами так, что ее не найдешь, покуда не ткнешься носом. А что случилось на самом деле, она поняла, только заметив бобриный, короткий и плоский, хвост, медленно исчезавший в дыре. Люси тоже сунула голову в дырку и поползла вслед за бобром. Позади слышались возня и пыхтение, и скоро все пятеро оказались внутри.

— Где это мы? — раздался голос Питера. В кромешной тьме голос его казался усталым и бесцветным. (Надеюсь, вам понятно, что я имею в виду, называя голос бесцветным).

— Это старое наше убежище — мы, бобры, укрываемся тут в худую годину, — отвечал господин Боббер. — Никому неизвестное место. Хотя и не слишком удобное, а сгодится, чтобы соснуть часок-другой.

— Кабы не вы с вашей спешкой да суетой, я бы и подушки прихватила, — заметила госпожа Боббер.

А Люси подумала: «Пещера господина Тамнуса, конечно, получше этой. Эта всего лишь нора в земле. Хорошо хоть, сухая и не осыпается».

В норе было тесно, зато, когда они улеглись рядком, кто в чем был — в шубах, в валенках, да еще распарившись во время долгого перехода, им сразу стало тепло и уютно. Был бы только пол в пещере чуть-чуть помягче! Госпожа Боббер пустила по кругу фляжку, которая в полной темноте переходила из рук в руки: каждый глотнул из нее — жидкость обжигала горло, слезы выступали на глазах, раздался кашель, но в то же время по всему телу разлилось приятное тепло, и скоро всех сморил сон.

Люси проспала минуту, не больше — так ей показалось, на самом же деле прошли многие часы — и проснулась оттого, что в спальне стало слишком холодно и кровать сделалась слишком жесткой; ей захотелось немедленно залезть в горячую ванну. Что-то щекотало щеку — это были усы, — она открыла глаза и увидела бледный дневной свет, проникший через лаз в пещеру. И вот тут она совсем проснулась и рывком села, и все, кто лежал рядом с нею, — тоже. Так они и замерли — рты раскрыты, глаза распахнуты, — прислушиваясь к звуку, долетевшему снаружи. Потому что это был тот самый звук, который они так боялись услышать вчера ночью во время перехода, а он им мерещился всю дорогу. То был звон бубенцов!

Господин Боббер молнией метнулся из норы. Люси подумала — и вы, полагаю, сейчас подумали о том же, — что бобр поступил ужасно глупо? На самом же деле это был весьма разумный поступок. Господин Боббер был вполне уверен, что сможет незаметно взобраться по крутому берегу, поросшему кустами и ежевикой, на самый верх и узнать, в какую сторону проехали сани Ведьмарки.

Остальные сидели в земляной пещере и ждали, что будет. Минут через пять они услышали то, чего боялись больше всего, — голос («Ну вот, — подумала Люси, — господин Боббер попался. Ведьмарка его поймала!»), и не поверили своим ушам, когда господин Боббер стал окликать их прямо у входа в нору.

— Эй, все в порядке, — кричал он. — Выходите, госпожа Боббер. Эй, сын Адама и Евины дочки, давайте вылазьте. Все обошлось! Это не ейные бубенцы!

Конечно, вы уже заметили, что речь у господина Боббера какая-то не городская, но что тут поделаешь, коль скоро бобры говорят именно так, особенно когда разволнуются (я имею в виду в Нарнии — в нашем-то мире они, как правило, вовсе не разговаривают).

И вот госпожа Боббер и трое детей человеческих вылезли из норы на белый свет, щурясь от солнца, все в земле, заспанные, нечесаные и неумытые.

— Давайте, давайте! — кричал господин Боббер, приплясывая от восторга. — Вы только поглядите! Ай да подарочек для Ведьмарки! Похоже, власти ее каюк пришел!

— О чем вы говорите, господин Боббер? — спросил Питер, с трудом переводя дыхание, потому что они всей гурьбой уже карабкались по крутому склону наверх.

— Да ведь я же говорил уже, — отвечал господин Боббер. — Ведь из-за этой колдуньи у нас всегда зима, а Рождества нет и нет? Говорил я это или не говорил? А теперь поглядите-ка!

Тут они влезли на обрыв — и увидели. Они увидели сани, в санях — упряжку северных оленей, на оленях — сбрую с бубенцами. Однако эти олени были куда крупнее Ведьмаркиных и не белой масти, а потемнее. В санях же сидел… Кто? Вы бы тоже узнали его с первого взгляда. Он, знаете, такой большой-большой, в ярко-красной (цвета ягоды падуба) шубе с капюшоном, отороченным белым мехом; борода у него тоже белая и ниспадает на грудь этаким пенистым водопадом. Неужели же вы не узнали Рождественского Деда? Хотя наяву увидеть его, да и других, о ком у нас идет речь, можно лишь в Нарнии. Зато в нашем мире — в мире по сию сторону зеркальной двери гардероба — их очень часто изображают на разных картинках и рассказывают про них всяческие истории. Однако быть в Нарнии и видеть все своими глазами — совсем другое дело. На праздничных открытках в нашем мире Рождественского Деда порой рисуют этаким забавным и развеселым. Но здесь, в Нарнии, он предстал пред нашими героями совсем иным. Он был такой большой, такой радостный, такой настоящий, что они даже несколько смутились. И в то же время ощутили веселье, веселье особенное — возвышенное.