— Что же с нами будет? — воскликнула Джил в отчаянии.

— Не унывай, Поул, — сказал мокроступ, — Мы на верном пути. Мы должны были попасть под Гиблый Город, вот и попали. И теперь мы вновь следуем знамениям.

Пленников накормили какими-то тощими сырыми лепешками, совершенно безвкусными. После еды они заснули. А когда проснулись, ничего не изменилось: подземцы гребли, корабль плыл из мертвой тьмы в мертвую тьму. Сколько раз они ели, засыпали, пробуждались и снова засыпали — ни один из них не мог бы вспомнить. Еще хуже было то, что им начало казаться, будто всю свою жизнь они провели на этом корабле среди этой тьмы, а солнце, синее небо, ветер, птицы — не более чем сон.

Они уже ничего не боялись и ни на что не надеялись, когда впереди наконец засветились огни — тусклые фонари, вроде их собственного. Один из фонарей быстро приближался, и скоро мимо проплыл корабль. Потом еще несколько кораблей. Пленники вглядывались вперед до рези в глазах, а там высвечивались огнями причалы, стены, башни и толпы народа. Однако не слышно было ни звука.

— Черт побери! — воскликнул Бяка. — Это же город!

Да, то был город, и весьма странный. Фонарей в нем горело меньше, чем в каком-нибудь медвежьем углу нашего мира. Но даже то немногое, что удавалось разглядеть, говорило о большом морском порте. То высвечивались корабли, стоящие у причалов под погрузкой-разгрузкой, то склады и штабеля товаров, а дальше из темноты проступали стены и колонны огромных дворцов или храмов, и везде сновали подземцы — толпы подземцев текли по узким улочкам, по широким площадям, по лестницам. Уже можно было расслышать шум города: ни тебе песен, ни криков, ни звона колоколов, ни скрипа колес — только негромкий, невнятный шорох. Город был столь же беззвучен, и почти столь же темен, как недра муравейника.

Наконец причалили, и трех пленников высадили на берег и повели по улицам, запруженным толпой, многоликой, но какой-то понурой. Унылый свет уныло освещал унылые физиономии. И никто не обращал внимания на иноземцев. Горожане казались столь же деловитыми, сколь и унылыми, но Джил так и не смогла понять, чем же они заняты. Все сновали туда-сюда, спешили, толкались, и повсюду слышалось шарканье — шорх-шорх-шорх — тысяч босых подошв.

Добрались до здания немалых размеров, скорее всего, дворца, в окнах которого лишь кое-где горел свет. Вошли в ворота, пересекли внутренний двор, поднялись по одной, потом по другой лестнице и оказались в большой полутемной комнате. И там — вот радость! — в дальней стене светилась арка, светилась истинным, желтоватым, теплым светом обыкновенного человеческого огня. В этом свете, льющемся сверху, были видны каменные стены и ступени каменной лестницы. Два подземца стояли по сторонам арки — то ли стражи, то ли лакеи.

Хранитель Границ, подойдя к ним, произнес пароль:

— Многие попадают в Подземье…

— Но немногие возвращаются в мир под солнцем, — ответили стражи в один голос.

Потом все трое, сойдясь вплотную, долго о чем-то шептались. Наконец один из замковых подземцев повысил голос:

— Говорю тебе, их величество отбыли по важному делу. Лучше всего будет до возвращения королевы посадить наземцев под замок. Немногие возвращаются в мир под солнцем…

И тут его речь была прервана самым неожиданным, самым восхитительным образом. Сверху, из арки, донесся голос. Да! Чистый, звонкий человеческий голос, голос молодого человека:

— Что там случилось, Муллугутерум? Наземцы? Давайте-ка их сюда.

— Но, ваше высочество, я должен вам напомнить… — начал было Муллугутерум.

Его прервали:

— Нет, старый ворчун! Это мое высочество должно напомнить тебе, что ты должен повиноваться моему высочеству. Приведи их!

Страж покачал головой, но, дав знак пленникам, двинулся вверх по лестнице. С каждой ступенью становилось все светлее. Стены были украшены гобеленами, а свет проникал сквозь тонкую завесу наверху, в дверном проеме. Подземец раздвинул завесу и сделал шаг в сторону, уступая дорогу.

То был дивный покой, где каменные стены задрапированы богатыми тканями, в камине пылает настоящий огонь, а на столе сверкают хрустальные кубки с красным вином. Светловолосый молодой человек встал им навстречу. Он был красив, казался и смелым, и добрым, но что-то в лице у него было неправильно. Одетый во все черное, этот юноша немного напоминал Гамлета.

— Добро пожаловать, наземцы! — воскликнул он, — Однако, мне кажется, я уже видел вас двоих, и вашего странного вожатая. У моста в Великогорье. Тогда я сопровождал мою даму.

— Ох… Значит, вы — тот самый неразговорчивый Черный Рыцарь? — удивилась Джил.

— Боюсь, — не слишком приветливо сказал Зудень, — что ваша мадам и есть здешняя королева.

А Юстейс, подумавший о том же, вспылил:

— Ну, если это так, то я скажу: не очень-то хорошо с ее стороны взять и направить нас в Скальзуб на съедение великанам! Что плохого мы ей сделали?

— Как, как? — Черный Рыцарь нахмурился. — Не будь вы столь молоды, юноша, я бы вызвал вас на смертельный поединок. Никто не смеет порочить честь моей дамы! Но можете быть уверены: все, что делает, она делает из лучших побуждений. Вы ее не знаете. Зато я знаю! Она — средоточие всех достоинств: правдивости, милосердия, постоянства, нежности, храбрости и всего прочего. Ее доброта по отношению ко мне, человеку, который ничем не может отблагодарить ее, сама по себе замечательна. Вы полюбите королеву, как только познакомитесь с ней поближе. А пока не скажете ли вы мне, что привело вас в Глубинное Королевство?

И прежде чем Зудень успел остановить Джил, та выпалила:

— Мы ищем королевича Рилиана… из Нарнии…

Она сама уже поняла, какую глупость сморозила — ведь Рыцарь запросто мог оказаться врагом. Однако тот не выказал ни малейшего интереса.

— Рилиан? Нарния? — Он пожал плечами. — Нарния? Где это? Я никогда не слышал о такой стране. Должно быть, это где-то очень далеко от той части Наземья, которая мне известна. И какая странная фантазия, искать этого — как вы его назвали?.. Виллиана?.. Триллиана?.. — здесь, в королевстве моей госпожи. Насколько мне известно, в Подземье такого человека нет и никогда не было.

Он рассмеялся столь громко и неестественно, что Джил подумала про себя: «Что же все-таки у него с лицом? Может, оно просто немного глуповатое?»

— Нам было велено искать указание на камнях Гиблого Города, — сказал Бяка, — И мы нашли слова: «ПОДО МНОЮ».

Рыцарь расхохотался громче прежнего.

— Вы обманулись, — сказал он. — Эти слова не имеют никакого отношения к вашему делу. Лучше вам испросить совета у моей госпожи. А слова эти — все, что осталось от древней надписи, которую ее величество прекрасно помнит. Вот это двустишие:

Некий древний король великанов повелел начертать эту гордую надпись на своем надгробье, но со временем плита раскололась, часть камней растащили, письмена завалило щебнем, и осталось всего два слова. Вы же решили, что они предназначены вам, — как же тут не смеяться?

Джил и Юстейса будто холодной водой окатили: неужто надпись и вправду не имеет к ним отношения, и все это простая случайность?

Но Зудень сказал:

— Ничего страшного и никаких случайностей. Наш покровитель — Эслан, а уж он-то своими глазами видел, как истиралась надпись на могиле. Он все знал наперед. Даже это.

— Ваш покровитель, дружище, должно быть, очень стар, — Рыцарь опять рассмеялся. И этот смех совсем уже не понравился Джил.

— Боюсь, сударь, — отвечал мокроступ, — ваша мадам тоже немолода, коль скоро помнит слова, давным-давно истершиеся.

— А ты догадлив, Лягушачья Голова, — Рыцарь хлопнул лягву по плечу и опять расхохотался. — Истинная правда. Она божественного рода, ей неведомы ни время, ни смерть. И я, ничтожный смертный, тем более должен быть благодарен ей за ее беспредельную щедрость. Ибо, должен сказать, я необычайно несчастен, и только она, добрая королева, имеет ко мне снисхождение. Снисхождение, сказал я? Нет, гораздо больше. Она обещает возвести меня на престол великого королевства, там, наверху, и когда я стану королем, она отдаст мне руку и сердце. Однако это слишком долгий рассказ, чтобы слушать его стоя да еще на голодный желудок. Эй, кто-нибудь! Подать вина и наземской снеди для моих гостей. Прошу вас, присаживайтесь. Юная дама, вот ваше кресло. Я расскажу вам все.