— Оставьте нас, — приказала королева двум подземцам. — И под страхом смерти пусть никто нас не смеет тревожить.

Те покорно двинулись вниз, а королева-колдунья притворила и заперла дверь.

— Как ты себя чувствуешь, мой королевич? — спросила она. — Припадок еще не начался или уже завершился — так скоро? Кто развязал тебя? Кто эти чужестранцы? Я не сомневаюсь, именно они разбили кресло, единственное твое спасение!

Услышав ее голос, королевич Рилиан вздрогнул. И не удивительно. Можно ли в несколько минут избавиться полностью от наваждения, которое длилось целых десять лет? И все же, хотя и с трудом, он ответил:

— Сударыня, это кресло больше не понадобится. А вы, столько раз твердившая мне, как вам жаль меня, заклятого, несомненно порадуетесь, узнав, что заклятье потеряло силу навсегда. Похоже, ваше величество в чем-то ошиблись, что-то сделали не так. Вот мои истинные друзья, и они помогли мне. Теперь, находясь в здравом уме и в твердой памяти, вот что я хочу сказать вам. Во-первых, касательно плана вашего величества. Вы хотели поставить меня во главе армии подземцев, которая ворвется в пределы Наземья, а также дать мне власть над народом, который не сделал мне ничего плохого, в то время как я убил бы его законных правителей и воссел на престол как жестокий и кровавый завоеватель. Все это теперь, когда я стал самим собой, представляется мне невозможным и преступным. И второе: я — сын короля Нарнии Рилиан, единственный наследник Каспиана Десятого, которого еще именуют Каспианом Мореплавателем. Посему, сударыня, мое ближайшее желание, равно как и обязанность, немедленно отбыть от двора вашего величества в мое собственное королевство. Прошу вас предоставить мне и моим друзьям охранную грамоту и беспрепятственный проход через ваше темное королевство.

Колдунья не ответила ни слова, но легкой походкой, не спуская при этом пристального взгляда с королевича, подошла к камину, открыла небольшой шкафчик сбоку, в стене, и взяв оттуда горсть какого-то зеленого порошка, бросила в огонь. Вспышки не было, но по комнате распространился приятный тяжелый аромат. И с каждой минутой запах становился сильнее и дур-маннее. Потом она взяла музыкальный инструмент, похожий на мандолину, и начала перебирать струны. Зазвучала однообразная негромкая мелодия, такая, знаете, которую через несколько минут перестаешь замечать. Но чем меньше ее замечаешь, тем глубже она проникает в мозг и в кровь. Одурманивающая музыка. Продолжая играть (а запах становился все гуще), колдунья заговорила, и голос ее звучал негромко и сладко:

— Нарния? Нарния? Я часто слышала это слово, ваше высочество, когда вы бредили. Милый мой королевич, вы просто переутомились. Нет и не было никакой Нарнии.

— Как бы не так, мадам, — проворчал мокроступ, — Боюсь, что я прожил в этой стране всю свою жизнь.

— Неужели? — улыбнулась колдунья. — В таком случае, не сообщите ли вы мне, где это?

— Там, — ответил Зудень кратко, ткнув пальцем вверх. — А где точно — этого я не могу сказать.

— Ну и ну, — ласковый смех королевы вторил музыке. — Там, прямо в каменной толще?

— Нет, — Зудень с трудом выдавливал из себя слова. — Это выше, в Наземье.

— А что это и где это… Наземье, что ли?

— Да не валяйте вы дурака, — вмешался Юстейс, преодолев дурман сладкого запаха и звука. — Как будто вы не знаете! Это там, наверху, под небом, где солнце и звезды. Ведь вы сами там бываете. Мы же видели вас своими глазами.

— Помилуй, братец, — рассмеялась колдунья самым любезным смехом на свете. — Я не помню, чтоб мы встречались. Однако мы нередко видим друзей во сне. А если тебе что-то приснилось, разве кто-то, кроме тебя, может вспомнить твой сон?

— Милостивая государыня, — вступил королевич, — я уже сказал вам, я — сын короля Нарнии.

— Ну конечно, дорогой друг, — с королевичем ведьма говорила так, будто успокаивала капризного ребенка, — конечно, ты был королем самых разных стран — в своих снах.

— Однако мы все были там, — вспыхнула Джил. Она сердилась, чувствуя, что ей не хватает сил сопротивляться дурману. Впрочем, если она чувствовала это, значит, еще не полностью поддалась чарам.

— Разумеется, и ты тоже королева, — голос королевы по-прежнему звучал ласково и насмешливо. — Ты же такая хорошенькая!

— Ничего подобного, — Джил топнула ногой. — Мы пришли из другого мира.

— Да, да, такая игра куда интереснее, — согласилась ведьма. — И где же он находится, мисс, этот другой мир? Вы прибыли на корабле или в карете?

Конечно, многое промелькнуло в голове у Джил: Экспериментальная школа, Адель Пеннифезер, родной дом, радио, кино, автомобили, бомбежки, продуктовые карточки, очереди. По все это казалось таким тусклым и далеким. («Блям… блям… блям…» — тренькали струны.) Джил не могла вспомнить, как называются эти вещи нашего мира. И ей уже перестало казаться, что она одурманена, потому что чары полностью овладели ею, ведь чем сильнее дурман, тем меньше его замечаешь. Она сказала (и говорить это было так приятно):

— Нет, наверное, другой мир — тоже сон.

— Да, сон, — подтвердила ведьма, перебирая струны.

— Да, да, все — сон, — повторила Джил.

— Нет и не было такого мира, — сказала ведьма.

— Нет и не было, — повторили Джил и Юстейс.

— И не может быть иного мира, кроме моего.

— И не может быть иного мира, кроме вашего.

Только Зудень все еще сопротивлялся.

— Боюсь, мне не совсем понятно, о каком мире вы говорите, — прохрипел он придушенным голосом. — Вы можете тренькать на этой штуке, пока пальцы не отвалятся, и все равно не заставите меня забыть Нарнию и Наземье. Мы, конечно, никогда не вернемся туда — ничего другого и ждать нечего. Вы можете изничтожить Наземье или погрузить во тьму, такую же, как здесь. Очень даже можете. Но я-то знаю, что был там. Я видел небо, полное звезд. Я видел солнце, встающее утром из-за моря и заходящее вечером за горы. И полуденное небо, такое яркое, что смотреть на него невозможно.

Слова мокроступа возымели действие. Стало легче дышать, и все посмотрели друг на друга так, будто только что проснулись.

— Вот оно! — воскликнул королевич. — Конечно! Лев да благословит честного лягву-мокроступа! Это сейчас мы едва не уснули. И как же мы могли забыть? Мы все видели солнце.

— Черт побери, так оно и есть! — вступил Бяка. — Молодчина, Зудень! Ты умнее всех нас, это точно.

И вновь прозвучал голос колдуньи, ласковый, как воркованье горлицы среди высоких вязов в старом саду летним дремотным полднем:

— Что это такое — солнце, о котором вы все толкуете? Имеет ли это слово смысл?

— Имеет, и еще какой! — воскликнул Юстейс.

— И на что похоже это ваше солнце? — спросила ведьма («Блям-блям-блям» — бренчали струны).

— С вашего разрешения, сударыня, — сказал королевич холодно и вежливо. — Посмотрите на эту лампу. Она круглая, желтая, висит под потолком и освещает всю комнату. То, что мы называем солнцем, подобно лампе, только гораздо больше и ярче. Оно освещает Наземье и висит в небе.

— Висит? На чем же оно висит? — спросила колдунья, и пока они раздумывали над ответом, добавила, рассмеявшись самым нежным, самым серебристым своим смехом: — Вот видите, стоит вам только задуматься, каково оно, ваше солнце, и вы уже ничего не можете сказать. Кроме одного — оно похоже на лампу. Ваше солнце вам приснилось: наяву оно — лампа, а во сне — солнце. Лампа — вот она, а солнце — сказка, детские выдумки.

— Да, теперь все понятно, — Джил услышала свой собственный, глухой и мертвенный голос. — Все так и есть, — и сказанное показалось ей совершенно правильным.

Медленно и серьезно ведьма повторила:

— Нет и не было никакого солнца.

Ей никто не ответил. Тогда она повторила еще мягче и внушительнее:

— Нет и не было никакого солнца.

Еще некоторое время четверо сопротивлялись, а затем произнесли:

— Вы правы. Нет и не было.

И сразу им стало легче.

— Нет и не было никакого солнца, — твердила ведьма.