Некоторое время шли прямо на Рожон, потом путь им преградила такая чащоба, что пришлось двинуться в обход, а пока обходили, потеряли направление — за густыми кронами никак не могли отыскать путеводную звезду. Дорогу нашла, кстати сказать, именно Джил — теперь она уже не путала стороны света, в своем мире стала отличным следопытом, а нарнианское ночное небо изучила назубок во время похода по диким северным землям, поэтому ей ничего не стоило определиться по другим звездам, когда Рожна не стало видно. Тириан, убедившись, что из них троих она — лучший вожатый, пустил ее первой и немало удивлялся, как легко, почти бесшумно она движется.

— Клянусь гривой, — шепнул он Юстейсу, — эта девица — дивная лесная дева. Да будь она родом из дриад, поступь ее не стала бы легче.

— Просто она еще маленькая, — шепнул в ответ Юстейс.

Но тут, оглянувшись, вмешалась Джил:

— Тсс, тише вы…

В лесу было тихо. Даже слишком тихо. Нарнианская ночь никогда не бывала совершенно безмолвной — то встречный еж весело поздоровается: «Доброй ночи», то филин заухает, то донесется издалека флейта — значит, где-то танцуют фавны, то послышится приглушенный стук да бряк из-под земли — там трудятся гномы. Но этой ночью все молчало: тьма и страх владели Нарнией.

Но вот уже и крутой склон, вот и безлесная вершина холма, там должен быть хлев. Джил подвигалась вперед все осторожнее и подавала другим знаки следовать ее примеру. Вдруг девочка замерла на месте, и даже Тириан едва успел заметить, как она скользнула в траву и бесшумно исчезла. Вскоре так же бесшумно она появилась и тихо-тихо шепнула на ухо королю:

— Ляг и шмотри вон туда.

Девочка произнесла «шмотри» не потому, что шепелявила от природы, а потому что знала: свистящее «с» — самый слышимый звук при шепоте. Тириан тут же пал в траву, впрочем, не так бесшумно, как Джил, — все-таки был он и старше, и грузнее. Вершина Хлевхольма чернела на фоне усеянного звездами неба. Постепенно стали различимы две тени: одна из них — хлев, другая, в нескольких шагах, — сторож-калорменец. Сторож был никудышный: не ходил взад-вперед, даже не стоял, как положено на часах, а сидел, оперев копье о плечо, а голову свесив на грудь.

— Молодец! — похвалил Тириан девочку; теперь он знал, что делать.

Встали и двинулись дальше; Тириан — впереди. Тихо-тихо, не дыша, прокрались до последней купы деревьев, шагах в сорока от хлева.

— Ждите здесь, — шепнул король. — Если у меня сорвется, бегите.

И вот, уже не скрываясь, он двинулся прямо к сторожу. Тот не вдруг заметил Тириана, а когда заметил — дернулся, хотел вскочить на ноги: испугался, приняв Тириана за свое калорменское начальство, которое устроит ему выволочку — не сиди, не дремли на посту. Однако встать не успел. Тириан пал на одно колено перед ним, говоря:

— Зрят ли очи мои воина тисрока, да живет он вечно? Возликовало сердце мое, встретив тебя среди сих зверей и диаволов нарнианских. Дай мне твою руку, соратник.

И не успел калорменец опомниться, правая рука его попала будто в тиски. Рывок — сторож пал на колени, а горла его коснулось острие кинжала.

— Только пискни, и ты — мертвец, — шепнул Тириан ему на ухо. — Скажешь, где единорог, дарую жизнь.

— По-позади хи-хижины, о по-повелитель, — бедный страж с испугу стал заикаться.

— Прекрасно. Вставай и веди меня.

Калорменец поднялся, ледяное острие кинжала по-прежнему щекотало ему горло, только сместилось чуть ближе к уху, поскольку Тириан теперь шел сзади. Трепеща от страха, калорменец обошел хлев.

Даже в ночной темноте нетрудно было разглядеть белый бок Брильянта.

— Тихо! — шепнул король. — Ни слова, ни звука, дружище Брильянт. Это — я. Вы связаны?

— Да, стреножен и привязан к кольцу в стене, — послышался голос единорога.

— Ну-ка, страж, стань спиной к стене. Вот так. А вы, Брильянт, упритесь-ка рогом ему в грудь.

— С удовольствием, ваше величество, — сказал Брильянт.

— Шевельнется — бодайте, — и Тириан в два счета перерезал путы, а обрывками веревок повязал сторожа по рукам и ногам. После чего заставил его раскрыть рот пошире, забил травой да к тому же подвязал подбородок так, чтобы человек даже мычать не мог, и наконец усадил наземь, прислонив к стене.

— Я несколько грубо обошелся с тобой, копьеносец, — молвил Тириан. — Что поделаешь — необходимость! При нашей следующей встрече, полагаю, тебе это зачтется. А теперь, Брильянт, пошли потихоньку.

Левой рукой он обнял единорога за шею и поцеловал в нос; друзья были безмерно счастливы. Стараясь не шуметь, они двинулись назад, к деревьям, под которыми густела такая тьма, что сослепу они едва не натолкнулись на Юстейса.

— Все хорошо, — шепнул Тириан. — Очень даже удачная ночная вылазка. Теперь — домой.

Они уже прошли несколько шагов вниз по склону, когда Юстейс тихонько окликнул:

— Эй, ты где, Поул? — Ответа не последовало. — Разве Джил не с вами, ваше величество?

— Что? — Тириан остановился. — А разве она не с тобой?

Положение — хуже некуда. Кричать в голос нельзя, кликать можно только громким шепотом. И сколько ни кликали, ответа не дождались.

— Ушла, пока меня не было? — спросил Тириан.

— Я не видел и не слышал, — признался Юстейс. — Вы же знаете, она — тише кошки.

В этот момент вдалеке послышался рокот барабанов. Брильянт навострил уши.

— Гномы, — сказал он.

— Гномы всегда себе на уме — то ли враги, то ли друзья, — проворчал Тириан.

— А еще копыта, где-то совсем близко, — сказал Брильянт.

Два человека и единорог замерли. Столько всего произошло разом, что они растерялись. А копыта цокали все ближе. И вдруг из мрака послышалось:

— Эй! Вы тут?

Слава богу, то был голосок Джил.

— Куда тебя черти носили? — прошипел Бяка; он по-настоящему за нее испугался.

— В хлев носили, — проговорила Джил каким-то придушенным голосом; на самом деле ее душил смех.

— Ага, — чуть ли не прорычал Юстейс, — ты думаешь, очень смешно, да? А я тебе вот что скажу…

— Вы нашли единорога, государь? — Джил отвернулась от Бяки.

— Да. Он здесь. А это что за зверь с тобой?

— А это он самый и есть, — отвечала Джил. — Но пойдемте отсюда, пока никто еще не проснулся, — и она снова прыснула в кулак.

Спорить не стали, они и так уже слишком задержались в этом опасном месте, а барабаны гномов рокотали все ближе. Несколько минут молча спускались по южному склону Хлевхольма, как вдруг Юстейс сообразил:

— Он самый — это кто? — спросил он.

— Лже-Эслан, — ответила Джил.

— Кто? — вскричал Тириан. — Где ты была, дева? Что ты натворила?

— Да ничего особенного, ваше величество, — хихикнула Джил. — Я видела, как вы убрали часового, ну и подумала, что стоит, наверное, заглянуть в хлев, — что там внутри? Вот я и поползла. Засов отодвинуть — пара пустяков. А внутри тьма тьмущая, но пахнет, как в хлеву. Тогда я зажгла спичку, и… — вы ни за что не поверите! — там никого не оказалось, кроме старого ишака в львиной шкуре. Ну, я пригрозила ему ножом и говорю: пойдешь со мной. На самом деле можно было и не грозить. Он сыт по горло этим сараем и с радостью из него удрал — ведь правда, милый мой Глуп?

— Черт побери! — Юстейс хлопнул себя по лбу. — А я, как последний дурак, разозлился на тебя! Я-то думал, ты просто сбежала. А ты… нет, я должен признать… то, что ты сделала, это здорово! Если бы она была мальчишкой, ваше величество, ее можно было бы посвятить в рыцари, правда?

— Не будь она девочка, — ответствовал Тириан, — ее следовало бы выпороть розгами за нарушение дисциплины, — в темноте невозможно было разглядеть, сказано то было серьезно или с улыбкой. Но вслед за словами звякнула сталь.

— Что вы делаете, государь? — голос единорога резко прозвучал в тишине. Тириан ответил, и его голос был страшен:

— Собираюсь отсечь голову проклятому ишаку! Отойди-ка в сторонку, дева.

— Ой, не надо, не делайте этого, государь, — взмолилась Джил. — Нет, правда, не надо. Он не виноват. Это все обезьяна, Глум, Обезьяныч. А Глуп, он ничего не знал. Он просит прощения. Он хороший ишак. Хотя и зовут его Глуп. И я, между прочим, обнимаю его за шею.