— Кис-кис! — позвал Шаста, — Ты говорящий или как?
Кот пристально посмотрел на мальчика, а потом двинулся прочь. Конечно, Шаста последовал за ним. Вдвоем они вышли из Усыпален и очутились в пустыне. Кот уселся на песок, обернув хвостом лапы, мордочкой на север — туда, где находилась Нарния, — словно кого-то выглядывал. Шаста лег рядом, лицом к Усыпальням: когда беспокоишься, нет ничего лучше, чем повернуться лицом к опасности, особенно когда твою спину защищает друг. Разумеется, нам с вами лежать на песке было бы не слишком удобно, но Шаста сызмальства привык спать на земле и потому неудобства не ощущал. Вскоре он заснул — и даже во сне продолжал спрашивать себя, что же могло случиться с Аравис, Бри и Хвин.
Разбудил его звук, которого он никогда прежде не слыхал. «Приснится же такое», — пробормотал мальчик, пошарил рукой вокруг и понял, что кот куда-то подевался. Вот беда… Он лежал, не открывая глаз, потому что был уверен: стоит ему открыть глаза, немедленно вернутся все вечерние страхи. (Признайтесь, вам наверняка доводилось прятаться от страхов под одеяло. А когда одеяла под рукой нет, надежнее всего крепко зажмуриться — и страхи вас благополучно минуют.) Звук повторился: то был резкий, пронзительный крик, и доносился он из пустыни. Пришлось все-таки открыть глаза и сесть.
Над пустыней сияла луна. Усыпальни — которые, оказывается, были совсем близко — серебрились в лунном свете. Сейчас их легко было принять за уродливых великанов, облаченных в серые плащи с капюшонами. Такое соседство поневоле внушало трепет. Однако звук доносился с противоположной стороны. Шаста с величайшей неохотой повернулся спиной к Усыпальням и бросил взгляд на пустыню. В тот же миг звук повторился снова.
— Только бы не Лев, — прошептал мальчик. Вообще-то звук ничуть не напоминал львиный рык. Это всего лишь тявкал шакал, но Шаста, естественно, этого знать не мог. Вдобавок встреча с шакалом тоже не сулила ему ничего хорошего.
Крик повторялся вновь и вновь, на разные голоса. «Должно быть, этих тварей несколько, — сказал себе Шаста, — И они приближаются».
Когда бы от ночных страхов он не утратил способности рассуждать здраво, то наверняка возвратился бы к реке и к людям — уж туда дикие звери точно не добрались бы. Но чтобы добраться до реки, нужно было опять пройти через Усыпальни, а в Усыпальнях, внутри гробниц, прятались гули. Вдруг они набросятся на него? Из двух зол Шаста выбрал, как ему казалось, меньшее — он остался там, где сидел. А крики слышались все ближе.
Шаста не выдержал, вскочил и совсем уже было бросился бежать, как вдруг в лунном свете возник громадный зверь. Огромная косматая голова, четыре могучих лапы… Зверь словно не замечал мальчика. Вот он остановился, повернулся в сторону пустыни и издал громоподобный рык, эхом раскатившийся среди Усыпален. Шасте почудилось, будто земля затряслась у него под ногами. Воцарилась тишина; мальчику показалось, что он различает дробный топот удирающих тварей. И тут зверь повернулся к нему.
«Это Лев! — неожиданно догадался Шаста. — Огромный Лев! Все, я погиб. Интересно, а больно будет?.. Скорее бы, что ли… А что бывает после смерти?.. Ой! Мама!» — Он зажмурился, крепко стиснул зубы и стал ждать, когда его укусят.
Но так и не дождался. Что-то теплое прильнуло к его ногам. Он открыл глаза.
— Ого! — воскликнул Шаста. — Да он вовсе не огромный! Вполовину того, что мне привиделся. Да нет, в четверть! Это же всего-навсего кот! Вот уж морок так морок!
Не могу сказать, вправду ли громадный Лев привиделся Шасте во сне, однако у ног мальчика лежал и не сводил с него взгляда обыкновенный кот, разве что покрупнее остальных. Глаза-плошки светились в полумраке зеленым.
— Киса, как я рад тебя видеть! — проговорил Шаста. — Мне такое приснилось! — Он снова опустился на песок и прижался к коту спиной. По телу разлилось живительное тепло. — Никогда не буду обижать котов. Раньше-то всякое бывало. Помню, я кинул камнем в полудохлого котяру… Эй, перестань! Ты чего? — Мальчик недоуменно поглядел на свою руку, на которой кошачьи когти оставили длинные царапины. — Не делай так больше, ладно? Он что, понимает мои слова? — С этой мыслью Шаста вновь заснул.
Когда он проснулся, кота нигде не было видно. Яркое утреннее солнце уже успело нагреть песок. Очень хотелось пить. Шаста потер заспанные глаза. Песок ослепительно сверкал в лучах солнца, со стороны города доносился разноголосый гомон. Впрочем, среди Усыпален по-прежнему царила тишина. Скосив глаза и прищурившись, Шаста различил вдали горы: они были видны настолько отчетливо, что до них, казалось, подать рукой. Мальчик разглядел гору с двумя вершинами; наверное, это и есть Маунт-Пайр. «Туда-то нам и надо, — сказал он себе. — Отмечу-ка я направление, чтоб потом не путаться». И провел пяткой в песке глубокую борозду.
Теперь следовало раздобыть еду и утолить жажду. Шаста поднялся, быстро миновал Усыпальни — при свете дня они выглядели совершенно обыденно; и чего он их боялся? — и спустился к реке. По берегу бродили люди, но толпы не было и в помине; еще бы — утро-то уже позднее, значит, городские ворота распахнулись давным-давно. А раз нет толпы, никто не помешает Шасте учинить «набег» (как выражался Бри). Мальчик перемахнул через садовую ограду и вскоре выбрался обратно с добычей — тремя апельсинами, дыней, парой фиников и гранатом. Перекусив, он напился из реки. Вода оказалась такой вкусной и такой прохладной, что он скинул свои грязные, потные лохмотья и плюхнулся в реку. Плавать Шаста, конечно же, умел; ведь вырос он на берегу моря, а потому научился плавать чуть ли не раньше, чем ходить. После купания он прилег на траву и стал смотреть на Ташбаан — великий, могучий, неприступный Ташбаан, столицу империи Калормен. Внезапно ему пришло в голову, что, пока он тут прохлаждается, его товарищи могли прийти к Усыпальням (и уйти в пустыню без него). Он поспешно оделся и опрометью кинулся назад, и прибежал к Усыпальням весь в поту, словно и не купался.
Как то бывает обычно, когда ты один и чего-то ждешь, день тянулся нестерпимо долго. Разумеется, Шасте было над чем поразмыслить, но размышления, к несчастью, не могли ускорить ход времени. Он много думал о нарнианцах и в особенности о принце Корине. Что там произошло, когда они узнали всю правду? Когда выяснилось, что на их тайном совете присутствовал вовсе не Корин? Должно быть, эти милые люди (и фавн, и гномы) теперь считают Шасту предателем…
Солнце медленно-медленно взобралось на самый верх небесного свода, а потом еще медленнее поползло на запад. Никто не появлялся, ничего не происходило, и Шаста беспокоился все сильнее. Эх, надо было договориться, сколько ждать, когда обсуждали, где встретимся! Не будет же он сидеть тут до конца своих дней! Скоро снова стемнеет; а вторая ночь в Усыпальнях наверняка окажется хуже первой… Надо что-то делать! Но вот что? Шаста перебрал добрую дюжину возможностей, одна сумасброднее другой, и наконец остановился на самой сумасбродной из них. Он решил дождаться темноты, вновь спуститься к реке, набрать побольше дынь и идти через пустыню в одиночку, сверяя путь по горе Маунт-Пайр. Естественно, затея эта была не просто сумасбродной — она была поистине безумной; доведись Шасте прочесть столько же книг о путешествиях через пустыню, сколько прочли вы, он никогда бы не отважился ни на что подобное. Но, к сожалению, он в жизни не прочел вообще ни одной книги…
Однако, прежде чем солнце скрылось за окоемом, в замысел Шасты вмешались непредвиденные обстоятельства. Он сидел в тени одной из Усыпален и смотрел на дорогу, и вдруг увидел на ней двух лошадей. Сердце бешено застучало — он узнал Бри и Хвин, — а в следующий миг ушло в пятки: лошадей вел в поводу какой-то юноша, хорошо одетый, вооруженный, ни дать ни взять слуга из богатого дома. Аравис же нигде не было видно. Лошади оседланы и взнузданы, никаких мешков… «Это ловушка! — мысленно воскликнул Шаста. — Аравис поймали! Наверное, ее пытали, и она нас выдала! Они ждут, чтобы я выскочил, подбежал к Бри и заговорил с ним, и тут-то они меня и схватят. А если не ловушка? Если я затаюсь, а они подождут-подождут да и уйдут без меня? Что же случилось?»