Что бы Аравис ни предлагала, у Ласаралин всякий раз находилось возражение; мало того, она постоянно отвлекалась, и Аравис то и дело приходилось возвращать подругу к насущным материям. Вдруг Ласаралин хлопнула в ладоши.
— Кажется, я придумала! — заявила она. — Из города можно выбраться не только через ворота. Сад во дворце тисрока — да живет он вечно! — спускается к самой воде. И там есть укромная калиточка. Ею разрешено пользоваться лишь тем, кто живет во дворце, но знаешь ли, душенька, — Ласаралин хихикнула, — мы живем совсем рядом. Тебе повезло, что ты встретила меня. Милый тисрок — да живет он вечно! — столь часто приглашает нас к себе, что его дворец стал для меня вторым домом. А какая у него замечательная семья! Эти любезные принцы, эти милые принцессы! А принц Рабадаш вообще такой душка! Я могу приходить во дворец, когда мне вздумается; меня там всегда рады видеть. Значит, мы с тобой пойдем туда вечером и я выпущу тебя через ту калитку. У причала обязательно найдется какая-нибудь лодка. И даже если нас поймают…
— Все пойдет коту под хвост, — проворчала Аравис.
— Душенька, ну почему ты видишь все в мрачном свете? Я хотела сказать, даже если нас поймают, никто ничего не заподозрит. При дворе давно привыкли к моим выходкам. Меня называют «шалая Ласаралин», представляешь? Буквально на днях было очень забавно — обхохочешься, честное слово…
— Тебе забавно, а я могу потерять все, — оборвала подругу Аравис.
— Что? Ах да, понятно… Душенька, у тебя есть план получше?
— Нет, — призналась Аравис. — Придется рискнуть. Когда выходим?
— Сегодня никаких «выходим»! — воскликнула Ласаралин. — Никаких, слышишь? Сегодня вечером во дворце пир! Ой, мне же еще волосы уложить нужно! Будет столько молодых людей… Отложим до завтра, ладно?
Аравис вынуждена была согласиться — все равно ничего другого ей не оставалось. День тянулся невыносимо медленно; наконец Ласаралин отправилась во дворец, и Аравис вздохнула с облегчением: она жутко устала от глупого хихиканья подруги, от бесконечных разговоров о нарядах, от всех этих придворных сплетен — кто на ком женился, кто с кем обручился, кто кого соблазнил или, наоборот, бросил. Она с радостью легла спать; было так приятно провести ночь в кровати, на чистых простынях и мягких подушках.
Утро началось с небольшой размолвки. Ласаралин снова попыталась переубедить подругу. «Нарния — ужасная страна», твердила она. Там круглый год зима, сплошной снег и лед, ни травинки, ни зеленого деревца, и живут там одни демоны и колдуны. Пусть Аравис не обижается, но у нее, наверное, помрачился рассудок, раз она собирается туда.
— Да еще с мальчишкой-простолюдином! — прибавила Ласаралин. — Душенька, одумайся! Это просто неприлично.
Аравис вдруг поняла, что глупость Ласаралин утомила ее сверх всякой меры и что даже путешествовать с Шастой куда приятнее, чем вести светскую жизнь в Ташбаане.
— Ты забываешь, что я теперь — никто, — ответила она. — Мы с ним друг друга стоим. Вдобавок я дала слово.
— И это говорит девушка, которая могла бы стать женой великого визиря! — От праведного возмущения на глаза Ласаралин навернулись слезы, — Нет, ты точно разум потеряла!
Аравис решила, что с нее довольно, и пошла проведать лошадей.
— На закате грум отведет вас к Усыпальням, — сказала она, поглаживая спину Хвин. — Больше никаких мешков. Вас снова оседлают и взнуздают. Разве что у Хвин в седельной сумке будет еда, а у тебя, Бри, — бурдюк с водой. Груму велено как следует напоить вас на дальнем берегу реки.
— А потом на север, в Нарнию! — прошептал Бри. — Но что, если Шасты в Усыпальнях не будет?
— Мы его подождем, — ответила Аравис, — Надеюсь, с вами хорошо обращаются?
— Стойло просто замечательное, — сказал Бри. — А вот насчет овса… Если муж твоей болтливой подруги дает старшему конюху денег на лучший в городе овес, значит, конюх его обманывает.
Ужинали все в той же зале с колоннами.
Около двух часов спустя тронулись в путь. Аравис надела наряд служанки; лицо девушки скрывала вуаль. Между собой подруги уговорились: на все вопросы Ласаралин будет отвечать, что привела свою рабыню и хочет подарить ее одной из принцесс.
От дома Ласаралин до дворца тисрока и вправду оказалось рукой подать. У парадных ворот, разумеется, стояли стражники, но их командир был хорошим знакомым Ласаралин: солдаты взяли на караул, и первая преграда осталась позади. В Зале Черного Мрамора толпились придворные, слуги и рабы; на девушек никто не обращал внимания. Из этой залы они попали в Колонную Залу, а оттуда — в Залу Изваяний, прошли колоннадой мимо окованных медью дверей Тронной Залы; двери были приоткрыты, и можно было разглядеть убранство залы, потрясавшее воображение своей роскошью.
Наконец вышли во внутренний дворик, уступами спускавшийся к реке, пересекли его и вступили под своды Старого Дворца. В лабиринте извилистых коридоров заблудиться было проще простого, тем паче что они почти не освещались: лишь изредка попадались факелы, вставленные во вбитые в стену скобы.
Ласаралин остановилась и задумалась. Коридор в этом месте раздваивался, и надо было выбирать куда идти — направо или налево.
— Пошли, пошли! — поторопила Аравис. Она испуганно озиралась, словно ожидая, что вот-вот из-за угла покажется ее отец.
— Очень любопытно… — проговорила Ласаралин. — Яне совсем точно помню, какой коридор нам нужен. По-моему, левый… Я почти уверена, что левый. А вдруг правый? Ой, как забавно!
Они свернули налево и очутились в полутемном проходе, неровный пол которого скоро сменился ведущими вниз ступенями.
— Все правильно, — сказала Ласаралин. — Эти ступеньки я помню.
И вдруг впереди возник огонек! Мгновение спустя показались двое мужчин: они держали в руках высокие свечи, разгонявшие полумрак, — и пятились вверх по ступеням! А ведь пятятся лишь перед венценосными особами. Аравис почувствовала, как пальцы Ласаралин стиснули ее локоть — крепко-крепко, изо всех сил — похоже, Ласаралин перепугалась до полусмерти. Странно, что подруга так боится «милого тисрока», с которым, по ее словам, она на короткой ноге… Впрочем, додумать Аравис не успела: Ласаралин кинулась обратно и потащила Аравис за собой.
— Вот! — выдохнула она, пошарив рукой по стене. — Тут дверь.
Девушки нырнули в дверь, тихонько притворили ее за собой и стали ждать. Их окружала непроглядная тьма. Ласаралин тяжело дышала, вне себя от страха.
— Охрани нас Таш! — прошептала она, — Что мы будем делать, если он зайдет сюда? Куда мы спрячемся?
Под ногами был пушистый ковер. Девушки опустились на четвереньки и поползли на ощупь; неожиданно их руки наткнулись на что-то невысокое и мягкое. Кушетка!
— Залезай за нее, — шепнула Ласаралин. — И зачем только я согласилась пойти с тобой?!
Свободного места между кушеткой и стеной оказалось не так уж много: Ласаралин ухитрилась поместиться целиком, а вот Аравис повезло меньше — как она ни старалась, верхняя половина ее головы все равно оставалась на виду. Всякий, кто войдет в эту комнату с факелом и бросит взгляд на кушетку, неминуемо заметит Аравис. Правда, на ней вуаль… Но что это меняет? Аравис попыталась подвинуть подругу и устроиться понезаметнее, однако Ласаралин ни в какую не желала двигаться: страх заглушил в ней все прочие чувства, и судьба подруги в этот миг тар кину нисколько не волновала. Поняв, что ничего не добьется, Аравис перестала толкаться. Обе девушки дышали прерывисто, и собственное дыхание казалось им громовыми раскатами.
— Обошлось? — еле слышно шепнула Аравис немного погодя.
— Похоже, да, — так же тихо отозвалась Ласаралин. — Мое бедное сердечко…
И тут раздался звук, который они более всего страшились услышать, — скрип открываемой двери. Комната осветилась. И Аравис, выглядывавшая из-за кушетки, смогла все как следует рассмотреть.
Первыми в комнату, пятясь, вошли два раба (Аравис предположила, что они — глухонемые, потому-то их и взяли с собой) со свечами в руках — вошли и встали у кушетки, что было просто замечательно: один из них полуприкрыл девушку своей широкой спиной. За рабами появился толстый, обрюзгший старик в диковинном остроконечном колпаке; по этому колпаку Аравис сразу признала в старике тисрока. Любой из самоцветных камней на его одежде наверняка стоил гораздо больше, чем все оружие и наряды всех нарнианских вельмож, вместе взятых. А платье его, все в оборках, кисточках, воланах и рюшах, подходило скорее женщине; во всяком случае, нарнианцы были одеты куда проще — и, скажем так, мужественнее. За тисроком вошел высокий юноша в расшитом каменьями тюрбане с пером; на боку у него висел ятаган в ножнах из слоновой кости. Юноша явно злился: глаза его метали молнии, а лицо то и дело искажала кривая усмешка. Последним переступил порог маленький сгорбленный старичок, в котором Аравис с дрожью узнала нового великого визиря и своего суженого — таркаана Ахошту.